Вот «Поднятая целина» Шолохова, если вы внимательны, то увидите,
что казаки пашут под хлеб только быками, и даже бабы знают, сколько быков
нужно, чтобы поднять залежь или целину – «крепкую землю»:
«- Я не знаю, сколько у вас на Дону вспахивают одним плугом за осень
под зябь...
- С ночи до ночи держись за чапиги – и десятин двенадцать до зимы
подымешь.
- Хо! Двенадцать? А ежели крепкая земля?
- Чего вы там толкуете? – пронзительный бабий голос. – В плуг надо
три, а то и четыре пары добрых быков, а откель они у нас? Есть, да и то не
у каждого, какая-то пара зас..., а то все больше на быках, у каких сиськи.
Это у богатых, им и ветер в спину…
- Не об этом речь! Взяла бы подол в зубы да помолчала, - чей-то
хриповатый басок.
- Ты с понятием! Жену учи, а меня нечего!
- А трактором?..
Давыдов выждал тишины, ответил:
- А трактором, хотя бы нашим путиловцем, при хороших, знающих
трактористах можно за сутки в две смены вспахать тоже двенадцать
десятин.
Собрание ахнуло. Кто-то потерянно проронил:
- Эх... мать!»
47
А теперь о том, куда делись эти быки, которых надо было по шесть-восемь на плуг.
«С легкой руки Якова Лукича каждую ночь стали резать в Гремячем
скот. Чуть стемнеет, и уже слышно, как где-нибудь приглушенно и коротко
заблеет овца, предсмертным визгом просверлит тишину свинья или мыкнет
телка. Резали и вступившие в колхоз, и единоличники. Резали быков, овец, свиней, даже коров; резали то, что оставлялось на завод... В две ночи было
ополовинено поголовье рогатого скота в Гремячем. По хутору собаки начали
таскать кишки и требушки, мясом наполнились погреба и амбары. За два
дня еповский ларек распродал около двухсот пудов соли, полтора года
лежавшей на складе. «Режь, теперь оно не наше!», «Режьте, все одно
заберут на мясозаготовку!», «Режь, а то в колхозе мясца не придется
кусануть!» - полез черный слушок. И резали. Ели невпроворот. Животами
болели все, от мала до велика. В обеденное время столы в куренях ломились
от вареного и жареного мяса. В обеденное время у каждого – масленый рот, всяк отрыгивает, как на поминках; и от пьяной сытости у всех посовелые
глаза…
… - Ты меня-то будешь слухать? - ожесточаясь, спросил Размётнов.
- А то как же! Конечно, буду. Сейчас.
Давыдов принес из кухни глиняную чашку с холодными щами, сел. Он
сразу откусил огромный кус хлеба, прожевывая, гонял по-над розоватыми