Шестой остров (Чаваррия) - страница 176

^>1 Урка — старинное испанское большое судно.

всем судне и вскрыть тюки с товаром, но, хотя мы обыскали все, вершок за вершком, жемчуг не был найден.

Адмирал нашего флота принадлежал к семье Ван ден Фоорт из Роттердама, которая, по причине коммерческих распрей, состояла в давней вражде с моими родичами; вдобавок года за два до того мой дядя Теодор выдвинул обвинение против вышеупомянутого адмирала, заявив, что, командуя флотом, тот допустил какие-то злоупотребления, заботясь более о преуспеянии своего семейства, чем об общих .прибылях компании.

Итак, когда мы, на исходе январского дня, бросили якорь в порту Гавра и убедились, что жемчуг исчез, я, приказав никого не выпускать на берег, велел везти меня в шлюпке к флагманскому судну, дабы сообщить о прискорбном происшествии. Адмирал выслушал меня с весьма недовольной миной и заявил, что сейчас же поедет со мною на урку; когда мы поднялись на судно, он попросил оставить его наедине с писцом в моей каюте, и они довольно долго там беседовали. Затем он приказал писцу удалиться, а мне войти, и со многими экивоками и извинениями сказал, что, пока я ездил на флагманское судно, кто-то, мол, донес писцу, будто видел, как я заходил в его каюту, когда он ненадолго вышел оттуда пересчитать тюки, которые нам предстояло выгрузить в Гавре. Я возразил, что человек, сказавший такое, сущий лжец и клеветник, ибо у меня и в мыслях никогда не было заходить в каюту писца, но тут адмирал, притворяясь, будто не слышит моих возражений, сурово сказал, что, поскольку на всей урке моя каюта была единственным местом, где еще не искали украденный жемчуг, я сам должен распорядиться обыскать ее, а ежели я этого не сделаю, тот самый человек, который сделал навет писцу, выдвинет свое обвинение против меня уже в Голландии, и в компании подумают, что я вор и что он, Ван ден Фоорт, покрывает мои бесчинства.

От гнева я готов был рвать на себе бороду, но, ничего но поделаешь, надо было доказать свою невиновность, и в конце концов я дал согласие на обыск моей каюты, но с условием, что учинят его в присутствии только адмирала и писца, не желая других свидетелей подобного бесчестья, против чего Ван ден Фоорт не возражал.

Пока писец рылся и копался во всех углах каюты

и в моих вещах, я думал о том, какую месть избрать, когда узнаю, кто этот сукин сын, посмевший возвести на меня такой поклеп, и, когда мне показалось, что обыск уже подходит к концу, писец вдруг вынимает доску в одной из стенок каюты и достает оттуда те три кошеля. Меня будто молнией озарило, я понял вмиг, что эта хитрость была задумана адмиралом и писцом вместе; первый желал навредить семейству Ван ден Хееде, моим родичам и поручителям, а второму хотелось отомстить мне за холодное к нему отношение, ибо, сколько он ни набивался мне в приятели, ему не удавалось завести со мною дружбу, как то было с прежним капитаном урки, с которым он, в полной безнаказанности, вместе занимался воровством, отчего и знал про тайник в капитанской каюте. В мгновение ока я смекнул, что слова о ком-то, кто меня будто бы обвинил, не что иное, как коварная выдумка обоих; и все это представилось в моем мозгу прежде, чем адмирал успел изобразить на своем лице притворное удивление; мигом сообразив, что теперь никто не поверит в мою невинность, я пронзил шпагой его грудь, а левой рукою приставил ко лбу писца пистолет, пригрозив, что ежели он не исполнит в точности мои приказы, то простится с жизнью. Все было для него так неожиданно, что он страшно перетрусил. И этот его страх и колебания погубили его окончательно — приказав ему повернуться ко мне спиной якобы для того, чтобы я связал ему руки, я кинжалом полоснул его по шее. Оба скончались мгновенно, даже не успев охнуть; я же взял большой мешок, сунул туда три кошеля с жемчугом да еще пять набитых флоринами, все мое состояние, и, выйдя с мешком из каюты, приказал двум матросам везти меня на шлюпке. Я спустился на нижнюю палубу, где находился лейтенант, и сказал, что по приказу адмирала ему с десятком солдат надлежит отправиться обыскать гальюн, взламывая доску за доской, ибо адмиралу, мол, дали знать, что уворованное спрятано именно там; альфересу же я объявил, что он должен охранять каюту, дабы никто не помешал адмиралу и писцу, который намерен во всех подробностях, черным по белому, описать обстоятельства пропажи. В шлюпке я приказал обоим матросам грести туда, где стояло на якоре наше сторожевое судно. Было уже темно, вдобавок лежал туман, и с других судов нашего флота меня не могли увидеть. Альфересу, командовавшему сторожевым судном, я велел поднять паруса и выходить из