Шестой остров (Чаваррия) - страница 69

Летом, искупавшись в лохани, он надевал полосатую пижаму, шлепанцы, выходил на балкон и, усевшись на низкий плетеный стул, пил мате и курил. Закуривал он одну сигарету за другой и часами потягивал мате, глядя в пространство, пока не стемнеет и в небе не заблещут звезды. У него была привычка высоко поднимать брови и приоткрывать рот с выражением любопытства, которое у других людей мне доводилось видеть, лишь когда с ними кто-то разговаривает. Может быть, он слышал голоса? А может, сам с собой разговаривал, бедный мой папа.

По воскресеньям он водил меня гулять. Это были долгие прогулки, мы шли молча, он держал меня за РУку. Ходили мы в парки Родо и Прадо, кормили голубей, слушали концерты городского оркестра, катались на лодке по прудам. Однажды он повел меня цирк. Тогда я впервые увидел, как он хохочет, обнажая десны, будто ребенок. Я постоянно чувствовал

Уругвайская компания по электроснабжению.

безмолвную любовь, светившуюся в его глазах, но до словесного общения никогда не доходило. Диалоги наши ограничивались самыми краткими вопросами, на которые оба отвечали односложно. Да при этом еще смотрели в другую сторону.

Я никогда не мог понять, какие обстоятельства соединили его с моей матерью. Она была из Буэнос-Айреса, родилась в богатой семье и жила воспоминаниями своего детства, наполняя ими нескончаемые монологи. Вечно жаловалась на свою жизнь. Очень берегла руки. Читала бульварные романчики в «Ма-рибель», «Для тебя», «Дамы и дамочки». По временам отрывалась от чтения и с тревогой изучала в зеркале свое лицо. Мазалась кремами. Нередко, рассердившись, ничего не готовила на ужин и запиралась в свбей комнате.

Она никогда не бывала со мною ласкова. На улице или перед каким-нибудь гостем порой нежно мне улыбалась или гладила по голове, но наедине со мной никогда этого не делала.

Однажды мой отец упал со столба и остался калекой. Нижняя половина туловища была парализована. За один год он превратился в старика. Скудные сбережения иссякали, а полагающуюся ему пенсию все еще не начали выплачивать.

В кекой-то день мать исчезла из дому. Не вернулась она и вечером. И на следующий день тоже не вернулась. Никогда больше не вернулась.

Мне пришлось бросить школу. Было мне одиннадцать лет.

Через месяц мы получили из Буэнос-Айреса денежный перевод. Она прислала нам пятьсот песо, такую сумму отец, когда был здоров, не мог бы заработать и за три.месяца. Он заплакал. В бессильном горе он ударял рукой по подлокотникам своего кресла на колесах. В эту же ночь он выстрелил себе в рот. Думаю, он сделал это ради меня.