– Ты! За мной!
Смотрит беспомощно. К ней подходит официант. Молодой кавказец.
– Всё в порядке?
– В порядке, – отвечаю я не глядя. И тут же к ней обращаюсь: – Вещи твои где?
– Я не пойду с вами, – говорит она. – Мой рабочий день не закончен.
– Где её вещи? – спрашиваю у официанта.
Он – умный малый. Видит, что я не намерен шутки шутить. Чувствует опасность. Молча открывает каморку и кивает.
Хватаю вещи, беру её за руку и иду на улицу. Волоку её за собой.
– Стойте, – говорит она, но я иду молча.
Много хочу ей сказать. Но сначала нужно успокоиться.
– Тихон, – я вздрагиваю от звучания своего имени на её губах. – Я не могу так быстро. Ребёнок…
Я резко останавливаюсь, и она врезается в моё тело.
– … перевернулся и давит на мочевой пузырь.
Усаживаю её на ближайшую лавку. Хожу вперёд-назад размашистыми шагами. Злюсь. На себя. На неё.
– Ты знала! – обвиняюще рычу. – Знала и ни черта мне не сказала!
– Вы ясно дали понять…
– Серьёзно? – взрываюсь я. – Ты это сейчас серьёзно говоришь? То есть, ты считаешь, что этот небольшой нюанс ничего не меняет? Почему не сказала?
– Я хотела, – она качает головой, – но не знала как.
– Как насчёт: «Тихон, я беременна»? – кричу. Она съёживается. – Есть много разных способов, но ты промолчала.
– Я собиралась сказать. Честно. Сначала я искала нужные слова, а потом… – Она вскидывает подбородок и смотрит мне в глаза. – Вы выгнали меня. Вы ясно дали понять, что…
– Лучше молчи, – грубо перебиваю.
Она отводит взгляд в сторону. Молчит. Руки ложатся поверх живота. Гладят. Лёгкая улыбка касается её губ. Мимолётной вспышкой. Отголоском воспоминания. О времени нашего счастья в избушке лесной.
– Ты больше не можешь там работать, – говорю ей.
– Могу, – упрямо отвечает. – Я должна. У меня нет выбора.
Я не оставил ей этого выбора.
– Мне предоставили комнату, но я должна работать в кафе, чтобы её оплачивать. Это… близкие друзья моего дядюшки. Они терпят меня только потому, что я работаю. Я не могу остаться на улице. Скоро похолодает.
Она цепляется пальцами за мои руки.
– Пожалуйста, Тихон, – умоляет. – Я должна вернуться, пока меня не выставили вон. Мне негде больше жить. Я не могу вернуться домой. Дядюшка меня не примет.
– Не неси чушь! – Вырываю руки из её хватки. – Мать моего ребёнка не будет работать поломойкой в долбанном кафе, чтобы оплачивать комнату! И жить в каком-то грязном клоповнике тоже!
– Мне некуда идти, – твердит она. – Я не могу остаться на улице. Ребёнок скоро родится. Я просто не могу!
– Какой срок? – задержав дыхание, спрашиваю.
– Около 32 недель, – не таит она.