Хотя жизнь в Новгороде была в то время почти безопасной, Вышата Сытенич обычно не отпускал дочь из дома одну, отряжая ей в провожатые и помощники помимо верной безотказной Воавр кого-нибудь из парней. Нынче время шло страдное, каждый человек был на счету. Вот дядька Нежиловец и придумал посылать с молодой хозяйкой непригодного пока к иной работе драного холопа. Тороп, понятное дело, не возражал: многие парни хотели бы оказаться на его месте, да и надо же было как-то отплатить девице за ее доброту.
Поначалу он просто ходил за хозяйкой следом, как приблудная собачонка, стараясь, чтобы ветер не сдул. Затем, когда чуть окреп, стал таскать за красавицей тяжелый короб, по вечерам освещать факелом дорогу. Когда требовалось, он помогал в лечьбе, понемногу запоминая как признаки тех или иных хворей, так и названия пригодных для их изгнания трав. Мерянин знал, что Вышата Сытенич не собирается брать с собой на Итиль ни его, холопину никчемного, ни разумницу дочь. Потому он надеялся за лето и долгую осень поднатореть во врачебном ремесле. Вот только человек предполагает, а боги чаще всего все совсем иначе располагают.
Надо сказать, что работа кипела не только на боярском дворе. Ближайший сосед Вышаты Сытенича, торговый гость Мал, тоже готовил в дорогу свой пузатый, как откормленный боров, насад, намереваясь пройти долгий путь до моря Хвалисского и приумножить в земле хазарской свою золотую казну.
Обычно купцы, собираясь в опасный путь, стараются держаться друг друга. Вместе легче бороться с рекой, проще от лихих людей свой товар и жизни оборонять. Между Вышатой Сытеничем и Малом такого уговора не было. Боярин по доброте душевной подошел было к соседу, но тот наотрез отказался.
Виной тут была не старая обида, нанесенная кем-нибудь из пращуров, не тяжба из-за захваченной кем-то межи, не затянувшаяся ссора из-за умыкнутой когда-то девки. Просто Мал и в особенности его жена Любомира, которая, как сказывали, заправляла в доме всем, крепко держались старых богов и свято верили всему, что говорил про боярышню и ее мать новгородский волхв. К тому же Любомира, которую даже во времена ее молодости мало кто мог назвать, не покривив душой, миловидной, отчаянно завидовала красоте боярыни Ксении и Муравы.
Пылая злобой, она безумно ревновала к каждому взгляду, который бросал через соседский забор ее легкомысленный муж. А уж когда в прошлом году ее старший сын, восемнадцатилетний Соколик, и прежде проводивший под окнами соседского дома слишком много времени, заявил, что совсем не прочь был бы заслать сватов на боярский двор, она и вовсе укрепилась во мнении, что не обошлось дело без приворота.