Ещё более поразительными являются те небезызвестные нам сбои самообмана в отношении действительности, которые мы называем навязчивыми и иррациональными побуждениями, фобиями всех видов. В таких случаях мы наблюдаем результат слишком активной фетишизации или парциализации, слишком большого сужения мира, оказывающего влияние на нашу деятельность. В результате человек становится жертвой собственной ограниченности. Одно дело ритуально мыть руки по три раза; другое - намывать их до тех пор, пока руки не начнут кровоточить, проводя большую часть дня в ванной комнате. Здесь мы как бы видим в чистом культурном выражении то, что поставлено на карту во всех человеческих репрессиях: страх жизни и смерти. Безопасность перед лицом настоящего ужаса животного существования становится настоящей проблемой для человека. Он чувствует себя уязвимым - и на самом деле так и есть! Но он реагирует слишком категорично, слишком жестко. Он боится выйти на улицу, подняться в лифте или воспользоваться каким-либо транспортом. В этой крайности человек как бы говорит себе: «Если я вообще что-нибудь сделаю ... я умру». [7]
Мы можем увидеть, что такой симптом - это попытка жить, попытка дать себе волю, при сохранении должного уровня уверенности. Страх жизни и смерти заключён в этом симптоме. Если человек чувствует себя уязвимым, то это потому, что он ощущает себя неполноценным и посредственным, недостаточно великим или могучим, чтобы противостоять ужасам вселенной. И человек таким образом решает проблему своей потребности в совершенстве (значительности, неуязвимости), выраженную в таком симптоме как, скажем, мытьё рук или избегание секса в брачных отношениях. Можно сказать, что симптом сам по себе представляет собой локус проявления героизма. Неудивительно, что человек не способен отказаться от этого: такой отказ высвободит весь поток ужаса, который он пытается отрицать и преодолеть. Если все яйца сложены в одну корзинку, за неё нужно держаться всю жизнь. Это как если бы нужно было взять весь мир и вжать его в один объект или в один страх. Становится очевидной та же творческая динамика, которую личность использует при переносе, когда она вжимает весь ужас и величие творения в объект переноса. Вот что имел в виду Ранк, когда сказал, что невроз представляет собой творческую силу, сбившуюся с пути и поставленную в тупик. Человек на самом деле не знает, в чем проблема, но он находит хитроумный способ продолжать ее преодолевать. Стоит отметить, что сам Фрейд использовал выражение «невроз переноса» как собирательный термин для истерических страхов и неврозов навязчивых состояний. [8] Мы можем утверждать, что Ранк и современная психиатрия попросту упростили и довели до ума это базовое понимание, возложив бремя причинно-следственной связи на страх жизни и смерти, а не только на эдипальную динамику. Недавно один молодой психиатр красиво подытожил всё вышесказанное: