Я попытался немного воссоздать шок научного и поэтического обсуждения проблемы анальности, и, если в такой импровизированной манере мне удалось это донести, тогда можно понять, что же означает этот экзистенциальный парадокс: людей беспокоит на самом деле несоответствие, жизнь как она есть. Эта точка зрения ведёт к полному переосмыслению теории Фрейда, и не только в проблеме анальности, но и в центральной идее Фрейда – Эдипова комплекса. Давайте теперь задержимся на этом, снова воспользуясь блестящей интерпретацией Брауна.
Эдипальный Проект
Фрейд зачастую склонялся к пониманию человеческих мотивов в манере, которую можно было бы назвать «примитивной». Порой настолько часто, что после того, как его последователи отстранялись от него, подобно Ранку и Ференци, они начинали обвинять его в излишнем упрощении мысли. Обвинение, конечно, смехотворно, но всё же что-то в этом есть – вероятно, они клонили к тому, что упорство, с которым Фрейд придерживался своих категоричных формулировок о сексуальности, было чрезмерно. Независимо от того, насколько сильно он изменился позже в жизни, он всегда поддерживал букву психоаналитических догм и боролся с размыванием мотивов, которые, как он думал, он раскрыл. Мы лучше поймём причину этого в следующей главе.
Возьмём Эдипов комплекс. В своих ранних работах Фрейд писал, что этот комплекс является основным фактором развития психической жизни. С этой точки зрения, у мальчика есть врождённое стремление к сексуальности, и он даже хочет овладеть своей матерью. В то же время он знает, что его отец является его конкурентом, и ребёнок сдерживает направленную на него убийственную агрессивность. Причина, по которой он держит её под контролем, состоит в том, что он знает, что его отец физически его сильнее, и что результатом открытого боя будет победа отца и кастрация сына. Отсюда возникает страх крови, увечья, женских гениталий, которые, по-видимому, были изуродованы; они свидетельствуют, что кастрация стала свершившимся фактом.
Фрейд корректировал свои взгляды на протяжении всей жизни, но никогда не отказывался от них. Неудивительно: люди, которых он изучал, продолжали личным образом «подтверждать» их. В анусе и гениталиях, физическом характере семьи и совокуплениях действительно было что-то, что тяготило психику невротиков, словно вековой камень. Фрейд считал, что такая тяжесть должна корениться в незапамятных временах, в моменте появления первого человека из предка-примата. Он считал, что чувство вины, которое каждый из нас переживает глубоко внутри, связано с первобытным преступлением отцеубийства и кровосмешения, совершённого в смутной глубине предыстории; насколько глубоки корни вины, настолько же сильно они путаются с телом, с сексом и экскрементами, с родителями. Фрейд никогда не отказывался от своих взглядов, так как они были правильными в своих элементарных ощущениях (suggestiveness) относительно человеческого состояния - но не совсем в том смысле, в котором он думал, или, скорее, не в тех рамках, которые он предлагал. Сегодня мы понимаем, что все разговоры о крови и экскрементах, сексе и вине, верны не из-за побуждений к отцеубийству и инцесту, не из-за опасений реальной физической кастрации, а потому, что все эти вещи отражают ужас человека перед его собственным первичным животным состоянием – состоянием, которое он не может, особенно в детстве, понять, и состоянием, которое как взрослый он не может принять. Вина, которую он испытывает по поводу телесных процессов и побуждений, является «чистой» виной: вина как запрет, как детерминизм, как чувство собственной малости и ограниченности. Она вырастает из-за ограничений основополагающего животного состояния, непостижимой тайны тела и мира.