Несу ее в свою спальню и кладу на кровать, накрывая покрывалом. Неугомонная, она садится. Знаю, нелегко будет уложить ее спать. Снимаю пиджак, рубашку и брюки, оставаясь лишь в боксерах. Подхожу к кровати и сажусь рядом с ней.
Клаудия нагло рассматривает мой торс.
- Мои глаза здесь, наверху, Клаудия.
Она прикусывает нижнюю губу.
- Могу я тебе рассказать один секрет?
- Конечно.
- Я в восторге от твоего члена.
Я давлюсь собственной слюной, кашляя и хлопая себя по груди. Не знаю, что сказать. Клаудия накрывает свое лицо подушкой.
Я отбираю подушку.
- Расскажи поподробнее.
Она качает головой. Это гораздо веселее, чем я думал. Как будто алкоголь снял с нее все фильтры и этот ее самоконтроль. Она придвигается ко мне, приобнимая сбоку, зарывается лицом мне в шею.
- Это всегда был ты, Артемис, всегда, – от ее шепота на моей коже бегут мурашки. – Если бы не она, мы бы давно уже были вместе.
В недоумении я хмурюсь. Если бы не она? Кристина?
- В то 4е июля я была такой счастливой рядом с тобой. Я хотела, чтобы это было наше первое 4е июля из всех, что мы проведем вместе.
Но она меня отвергла в тот день. О чем она говорит? Это напоминает мне о том, что меня как раз интересовало.
- Ты все еще хранишь этого поросенка, которого мы тогда выиграли на ярмарке, – говоря, вспоминая, как видел его на ее тумбочке. – Почему?
- Потому что я хотела быть с тобой, дурачок, я всегда хотела быть с тобой.
- Но в тот день ты… меня оттолкнула, – мне больно говорить это.
Она зевает, а я жду объяснений.
- Клаудия?
- Я оттолкнула тебя не потому, что хотела, а потому что мне пришлось.
Я наклоняюсь вперед и обхватываю ее лицо руками, заставляя смотреть в глаза.
- О чем ты говоришь?
Ее глаза едва открыты.
- Твоя мама, – она начала шепотом, - … она мне угрожала, сказала, что если я тебя не оттолкну, и не буду держаться подальше от тебя, она выставит нас с мамой на улицу.
Кровь стынет в жилах, и я сжимаю свой подбородок.
- Я не могла этого позволить, Артемис, мы с мамой не могла снова оказаться на улице. Ты ведь понимаешь, да?
Я притягиваю ее к себе и обнимаю. Конечно, понимаю, ее мать для нее все. Я бы никогда не стал злиться за то, что она выбирает ее. Я в ярости, но не на нее, а на тот факт, что она изначально не должна была стоять перед выбором. И от того, что моя мать поставила ее в это положение, у меня внутри все переворачивается.
И все теперь обретает смысл. Я всегда чувствовал, что нравлюсь Клаудии так же, как и она мне. Поэтому ее отказ так задел меня в ту ночь. Я не понимал, как я мог ошибаться, если было очевидно, что она ко мне неравнодушна. Я и правда ей нравился, но вмешательство моей матери все разрушило.