— Что вы дела-а-аете?! — встревоженно зашевелилась подо мной девица. — Отпустите немедленно! Вы что, маньяк? Уберите свои руки! Я буду кричать!
— Кричи, здесь никого нет, — сжал пальцами подбородок, заглядывая в расширенные глаза блудницы, почти утопая в них, но не должен ведь. Злость снова толкнулась в груди. — Приступай к делу, — приказал.
Незнакомка хлопнула ресницами, показывая неподдельную растерянность.
— К како-о-ому делу?
— Тебе ли не знать, — усмехнулся в её раскрывшиеся как бутон розы губы.
Эмиана
Отдав заказ, я скользнула ладонями по безупречно накрахмаленному переднику и повернулась к кухонному столу, за которым, примостившись на стуле, сидел Шени.
Малыш уплетал пирог за обе щёки. Я удивлялась тому, что мальчик легко управлялся ножом и вилкой — другой бы бездомный сорванец мял кусок руками, некультурно заталкивал в рот, не заботясь о том, что на него могли смотреть. Но Шени был другим, не похожим на дворовую шпану.
Я приблизилась, улыбаясь малышу, когда тот глянул на меня зелёными ясными глазками. Даже удивительно, что он мог иметь такого родителя: по словам мальчика, его воспитывал отец — нелюдь, продавший всю человечность за бутылку. И я не удивлюсь, что эти все синяки на скуле, на шее и руках получены вовсе не в уличных драках с другими мальчишками, а это отец бил его. Хоть мальчик ни в чём не признался, мне в голову всё больше закрадывались подобные мысли. И сбегал он от побоев, пропадая на улицах и в дождь, и в холод.
Шени приходил под двери трактира шестой месяц к ряду — ровно столько, сколько я здесь работаю, — а в последнее время возвращался домой к поздней ночи: наверное, когда отец был в смерть пьяный, малыш мог спокойно лечь спать.
Когда он появился впервые, копался в мусорке с отходами в поисках еды, светловолосый тоненьки и грязный, моё сердце сжалось до боли.
— Вкусно? — спросила, выныривая из воспоминаний, присаживаясь на скамью рядом, наблюдая за мальчиком.
— Очень, — жуя, ответил Шени, и снова разинул рот, чтобы откусить очередной кусок.
— Шени, — начала я, осматривая ссадины на лице, — скажи правду, это твой отец так тебя бьёт? — Малыш замотал головой. Снова увиливал. Какой же он храбрый, такой маленький, и даже не жалуется. — Шени, пожалуйста, не ври мне, я ведь всё понимаю. Обещаю, я никому не скажу, просто признайся. Это он?
Укол совести кольнул острой иглой, я прикусила губы — Шени вдруг перестал жевать и как-то поник, я понимала, что он не хочет мне врать, но буквально загнала малыша в угол. Мне нужно узнать, тогда смогу хоть что-то предпринять. Пойти написать заявление в прокуратуру, чтобы представители власти разобрались с этим бесчинством. Невыносимо наблюдать за тем, как взрослый человек издевается над ребёнком. Злость вскипела внутри лавой.