– Мама, ты чего? Боишься меня? Я же не кусаюсь, – и она рассмеялась низким, скрипучим старушечьим голосом, – И я соскучилась.
Лена побледнела, как бумага.
– Какая я тебе мама?
– А ты ничего не знаешь, да? Мы все здесь, кто ушёл.
В коридоре прокатился отдалённый шум, помноженный на эхо от множества бегущих босых ног. Кажется, они двигались сюда, и стены мелко задрожали.
Девчонка хихикнула и с восторгом припала к остолбеневшей Лене, ловко воспользовавшись моментом слабости, а та опустила голову и после некоторого колебания положила руки на острые плечи ребёнка. Жест получился вымученный, но девочка была счастлива и аж зажмурилась от нахлынувших чувств.
Топот наваливался на нас и почти оглушал, несмотря на искажённую перспективу коридора – он казался раз в десять длиннее, чем должен быть, и через пару минут чернота на том конце ожила, зашевелилась, выплеснув прижатые друг к другу серые детские фигуры. Как братья и сёстры – с похожими лицами, полными настоящей надежды, и все как один твердили «мама, мама». Кто-то опоздавший бежал по двору – за окном торопливо прошлёпали по асфальту чьи-то голые пятки, но я не стала вслушиваться.
Дети оттеснили нас от Лены, облепили её со всех сторон, пытаясь дотянуться, потрогать хоть за подол или рукав и урвать себе личный кусок желанной близости к матери.
Что же, если она прожила с тысячу лет, разве это не могли быть её собственные дети-призраки?
Она широко раскинула руки, перескакивая пальцами с одной детской макушки на другую и вдруг всхлипнула, опустилась на колени, теряясь в напирающей серой толпе.
Писк из соседней палаты стал невыносимым и вокруг резко вспыхнул искусственный свет, возвращая обратно в больницу.
Я стояла теперь в тот самом коридоре и еле увернулась от медсестры, со всех ног бегущей в палату со старушкой. Её аппаратура пронзительно верещала, явно не обещая ничего хорошего персоналу.
Обернулась и увидела, как девушка в палате «717» открыла глаза и шарит руками по одеялу.
Лены нигде не было.
К тому моменту, как очнувшуюся Федору в очередной раз осмотрели поражённые чудом врачи, гораздо менее удачливую старушку уже забрали. Расстроенная медсестра подошла ко мне и спросила, где Лена, и по её мокрым глазам я поняла, что она недавно на этой работе и ещё не успела очерстветь, и потому принимала потери в свою смену столь близко к сердцу.
Конечно, я позвонила Серых по поводу его найденной дочери, и он ворвался в отделение, чуть не столкнувшись в дверях с красавчиком-великаном. Барышни в белых халатах вполне объяснимо млели от этого великана по имени Слава, кстати оказавшимся преданным мужем Федоры, и никак не могли взять в толк, каким образом всплыл новый близкий родственник – отец, и где его носило последние полгода, когда она лежала тут без особых шансов прийти в себя.