Миша смущённо провёл меня через прихожую и практически впихнул в ярко освещённую спальню матери, где напротив дверей возвышалась королевская кровать с балдахином и взаправдашними бархатными кистями, как в музее.
Его мама чуть подала вперёд костлявые плечи и вкрадчиво прошептала:
– Здравствуй, девочка. Спасибо, Мишенька, ты можешь идти. И зайди попозже, мой хороший, ладно?
Миша не шевельнулся, переводя взгляд с меня на мать и обратно, а потом хрипло пробормотал:
– Юлька, беги. Беги как можно быстрее, пока я не держу.
По лицу матери разлилось разочарование, и она сердито подняла бровь:
– Что это ты придумал, малыш? Будь смирным, ясно?
– Мама, это же Юля Петрова, моя одноклассница, – он хрипло умолял, не в силах сдвинуться с места.
– Ах, Юля. Как любопытно, – она беспощадно уставилась на нас двоих, – значит, старая любовь, – и неожиданно взвизгнула, – и что теперь?! Какая разница! Уходи! – и женщина подняла ко мне обе ладони, словно желая поймать мяч.
Мишка рухнул на колени и ухватился за дверной косяк, в ужасе мотая головой. А мамочка у тебя хищница, как я погляжу – от беспомощной фигуры, распластанной по кровати, отделилась тень, похожая на стоящую на четвереньках марионетку, и бойко соскользнула на пол. Тело матери обмякло, лицо разгладилось, а губы сложились в счастливую улыбку.
Тень присела перед прыжком и бросилась ко мне, целясь в правое запястье, а я перехватила её в последний момент и пребольно сжала кулак, чуть не проткнув ногтями собственную ладонь.
Теперь понятно, каким образом матушка узнавала все сплетни – небось шныряла через форточку по каждой квартире, до которой могла добраться. Надеюсь, они всё-таки хорошо запирали окна и двери, а то шансы протянуть сколько-нибудь долго стремились к нулю, неизменно освобождая жилище для свежей пищи.
Тело на кровати вздрогнуло и скукожилось, пылью оседая на подушки. Миша тоже упал и свернулся калачиком, а потом поднял голову и в ужасе оглядел меня.
– Господи, ты цела? – он попробовал встать, хотя ноги едва слушались.
– Твоя мама… Она… Прости, – я показала на еле различимое пятно.
– Она ушла? Всё закончилось? – он опёрся о стену и привлёк меня к себе, крепко обнимая.
– Да.
– Но как ты это сделала? – Мишка поднял моё лицо за подбородок.
– Долгая история. Не уверена, что ты захочешь знать.
– Как раз наоборот, но главное, что я должен знать, это окончательно? Она точно не вернётся?
– Сто пудов. Слушай, я, наверное, пойду, поздно уже, – но он не хотел отпускать меня, это читалось по растерянным движениям, словно я была якорем, без которого ему точно пропасть.