— Кошмар! — ахнула я, глядя на себя в зеркало, и поморщилась: врать и симулировать в числе моих любимых занятий не значились, особенно близким людям.
— Не то слово! — поддержал отец. — Возмутительная дерзость.
«Он такой, — подумала с какой-то тоской, — дерзкий».
— Мне приехать?
— Не стоит, уже поздно, я собираюсь домой. Хотя, можешь заехать в гости, мать скучает… — я стыдливо прикрыла глаза и промямлила:
— У меня были планы…
— Понимаю, — вздохнул отец горестно, — ну, что ж, когда сможешь.
— Обязательно, конечно, — вновь ответила с готовностью абсолютную ложь и торопливо попрощалась.
К матери я не испытывала ровным счетом никаких нежных чувств, как бы странно это ни звучало. Но, в своё оправдание могу лишь отметить, что до недавнего времени это было взаимно. Она никогда не интересовалась ни мной, ни моими успехами или разочарованиями, всецело сосредоточившись на себе и своём бизнесе, что к пятидесяти шести годам отозвалось на ее физическом здоровье. Пролежав в больнице почти месяц после тяжелой операции, она вдруг пересмотрела приоритеты и решила побыть женой и матерью, но у меня давно была своя жизнь и места для неё я там по привычке не оставила. Отец меня прекрасно понимал, однако попыток воссоединить семью не оставлял, что вызывало лишь острый приступ жалости лично по отношению к нему и стимулом для меня не являлось.
Вообще, выбранная профессия, вкупе с личными качествами, сделали меня человеком достаточно жестким, не смотря на миловидную внешность. Часто пациенты встречали меня в штыки: при виде низкой голубоглазой блондинки с пухлыми губами у каждого второго складывалось мнение, что руки у меня растут из какого-то особенного места, поэтому мой уголок в ординаторской был обвешен дипломами, сертификатами и благодарностями, не особенно, впрочем, помогающими обрести статус. В какой-то момент я перестала пытаться доказать свой профессионализм, сняла все рамки со стен, во взгляде появилась суровость, которую часто стали путать с надменностью, фразы стали короче, формулировки резче и вдруг, как по волшебству, меня начали воспринимать всерьез как коллеги, так и пациенты. Правда, зачастую после долгой смены, я сама себя перестала узнавать в зеркале.
Подруг у меня не было со времён института, с женщинами я сходилась крайне сложно, а с мужчинами дружить особенно не получалось, каждый раз заканчиваясь одним и тем же: неловким сексом и ещё более неловким утром после него. Один лишь Сашка Абрамцев, санитар скорой помощи, весельчак и рубаха-парень смог завоевать мое расположение простым фактом — страстным обожанием рыжих. На протяжении последних пяти лет он мой единственный друг, но после вчерашнего происшествия его акции резко упали и тот букет, что до сих пор валялся в прихожей, ситуацию не исправил.