Официально бахаизм здесь вообще не признают религией. Многие иранские государственные деятели высказываются просто и прямо: «Бахаизм – не религия, а колониальная политическая партия, созданная Великобританией»…
– Но это совсем не так, – уверяли меня наперебой Мехмет и Ильдар. – Бахаи – именно веруют. Они осуществляют учение пророка Мухаммеда, пророка Баба (Баб – по-персидски «врата», «doors»), и именно поэтому их ненавидят догматики-муллы.
При слове «doors» мне, конечно, в первую очередь вспомнился Джим Моррисон – а вся современная музыка тут тоже под запретом.
Во времена монархии бахаям жилось совсем неплохо, их любили и жаловали, из бахаитов вышло много образованных людей, они преподавали в университетах, снимали кино, имели свои издательства и просветительские центры. После революции все переменилось в одночасье. Но им не привыкать. С XIX века пришлось пережить несколько волн жесточайших преследований, и эта, как сказал Мехмет, не первая и не последняя. Все равно они верят в равенство людей перед Богом, в одинаковые права мужчин и женщин, в свободу и достоинство человека. В тонкости я не вникал, но показалось, что бахаизм – такая современная либеральная религия, за все хорошее и против всего плохого. В любом случае, гражданские права женщин у них во главе угла – для Ирана звучит сильно и сразу уводит в политику.
– Казвин, – как рассказали мне Ильдар и Мехмет, – одно из самых почитаемых бахаитами мест. Отсюда родом была Фатима Казвини, или Куррат-уль-Айн – знаменитая персидская поэтесса и проповедник их религии.
Ильдар с жаром доказывал мне, что она почти как дева Мария, что ее почитают по всему земному шару, что равной ей не было и нет на нашей земле, а я только хлопал глазами и корил себя за невежество. Как мало мы все-таки знаем культуру других народов и цивилизаций! Казалось бы, Персия вот, рядом, но история ее литературы для нас кончилась на великих средневековых авторах. А ведь именно современный Иран – страна, где стихи читает и пишет каждый второй человек, поэзию изучают в школах и университетах, а поэтические сборники издаются фантастическими для западных стран тиражами, примерно такими же, как в Советском Союзе.
«Может быть, чтобы до смерти полюбить поэзию, надо просто жить при диктатуре», – мелькнула у меня в голове банальная мысль.
…И тут же Мехмед принялся нараспев читать вирши собственного сочинения о прекрасной Куррат-уль-Айн, чье имя переводится, кстати, как Услада очей. Стихи на фарси звучат удивительно певуче, но можно представить себе весь абсурд ситуации. Кальянная в Казвине, трое русских сидят с двумя персами, которые, раскачиваясь из стороны в сторону и рискуя уронить свои кальяны, читают вслух тексты на фарси. Русские, понятно, ни слова не понимают, и воспринимают все как разновидность абсурдистского спектакля. Единство места, времени и действия были полностью соблюдены.