– Анатолий Иваныч, однокашник вашей матушки.
Я через силу пожимаю его влажную, слишком горячую ладонь и незаметно вытираю руку о брюки. Интересно, как долго мне придется терпеть общество этого типа?
– Наденька, никогда бы не подумал, что у тебя такая взрослая дочь, – чересчур наигранно улыбается лысик. – Вы с ней просто как сестры. И даже не сразу поймешь, кто младшая.
– Спасибо, – говорю я, – за комплиментик. У меня просто жизнь была тяжелая. Полная лишений и выгоняний.
– Ой, Майя, не обижайся, – игриво хихикает мама. – Анатолий Иваныч всего лишь имеет в виду, что мы обе отлично выглядим.
– Да-да, – кивает лысик, косясь на меня с затаенной неприязнью.
– А где Алёнка? – спохватываюсь я.
– Наелась торта и ушла спать. – Мама заботливо подливает лысику еще чаю, а про меня даже и не вспоминает.
Я смотрю на часы:
– Так рано ушла спать? А ты ей зубы почистила?
– Забыла. Вот растяпа! Ну, думаю, ничего страшного не произойдет из-за одного пропущенного раза.
– Конечно, Наденька! – подхватывает лысик. – Излишняя гигиена вообще вредна! Она изнеживает организм ребенка. Ученые давно доказали.
Скрипя зубами, наливаю себе чаю и сажусь за стол. Ладно, потерплю маминого одноклассника минут пять и свалю в свою комнату. Хотя нет. Надо сначала выяснить по какому поводу он тут нарисовался.
– Значит, вы, Анатоль Иваныч, учились вместе с мамой?
– До девятого класса, – жизнерадостно кивает лысик. – Потом моя семья уехала в деревню. В Кочкино. Знаете такую?
– Никогда не слышала.
– А зря! – почти обижается дядька. – У нас грибы – во! – Он показывает что-то размером со стол и улыбается, как ребенок. – За час можно целую телегу насобирать.
– Анатолий Иваныч – моя первая любовь, – весело признается мама, и я чуть не падаю со стула.
– Серьезно?
Лысик накрывает мамину ладошку своей лапищей и ухмыляется.
– Эх, Наденька, до сих пор не могу простить себе, что упустил такую красавицу!
Мамины щеки слегка розовеют от удовольствия. Какой ужас! Может быть, этот лысик ее чем-нибудь опоил? Я смотрю по сторонам, выискивая признаки опасных бутылок и скляночек.
Мама вздыхает:
– Эх, Толенька, я ведь тебе тогда почти полгода писала.
Лысик театрально мрачнеет.
– Наверное, мать жгла письма. Ты уж прости ее: она просто не хотела, чтобы я страдал.
Ох, ты ж как трогательно! Я даже глаза закатываю. Нет, почему мама не выдергивает руку из-под лапищи этого Толеньки? Совсем не думает о приличиях.
Я с раздражением грохаю чашкой о стол.
– И какими судьбами вы у нас в городе, Анатолий Иваныч?
Его глазки тут же начинают бегать.
– По делам.
– По каким?