Стрелял в Пашку Катюхин «бывший хахаль» – Вован. Он был коренным пермяком. В Екатеринбурге Катюшка так и не поступила в университет и записалась на курсы бухгалтеров. Как оказалась, выбор она сделала отличный, и уже через пол-года получала во много раз больше выпускников филфака. В Перми, соседнем с Екатеринбургом уральском городе, от тетушки ей досталась «однушка» рядом с Центром. Переехав в Пермь, она тут же познакомилась с этим высоким, в хорошем прикиде, парнем, подсевшем к ней баре. Вован уже тогда был при деньгах, промышлял куплей-продажей и держал пару хороших ларьков у вокзала. Соображал он быстро, наркотой не злоупотреблял и ездил на пежо. Парень он был нежадный, и Катюшка вскоре стала носить самые модные сапожки и кожаные курточки. Одевал он ей согласно какому-то дворовому коду, так что даже в самые темные часы он могла смело щеголять в золотых сережках и норковых шубках, – без страха остаться с разорванными мочками и быть раздетой. Вован какими-то хитросплетениями помог ей выменять тетушкину «однушку» на трехкомнатную квартиру в соседнем доме, правда, бывшую коммуналку, требующую ремонта. Словом, из нас, пятерых подруг, Катюха одна жила, как тогда говорили, «на мази и в шоколаде».
Скучала я по ней ужасно. Вместе с Катюхой ушли в небытие совершенно бессовестные спектакли, которые мы разыгрывали с тем, чтобы попасть в её закрытую общагу в ночные часы, после дискотек или пирушек. Для этого мы зачастую подбивали на мелкое хулиганство моего знакомого врача на «скоряке», который хмурился, но соглашался нам помочь. Во время своего дежурства он подвозил нас к общежитию и включал все мигалки машины скорой помощи, чтобы сердитая дежурная тетя Фаня тут же прониклась важностью момента. Это всегда срабатывало. Катюха почти выносила меня, бледную и державшуюся за сердце, из машины и звонила в дверь. «Что, Дин, опять плохо?» – хлопотала обычно неприступная тетя Фаня, поддерживая меня за локоть и вызывая нам лифт. Как только дверь лифта перед ее носом захлопывалась, мы начинали безудержно корчиться и шипеть от смеха, закрывая ладошками рты, пока не въезжали на свой восьмой этаж. Там-то мы смеялись во всю глотку, без страха быть разоблаченными.
Скучая, я не раз приезжала к Катюхе в Пермь. Она мне выделяла отдельную комнату, и я бродила по бесконечным пермским паркам, выходила к Каме, как-то раз даже на речном трамвайчике добралась до прозрачных вод и песчаного пляжа курортного пригорода. Но главное, что я познакомилась с Катькиными новыми друзьями, и наши шумные эпопеи в ресторанах пермской Набережной волновали воображение оставшихся в Екатеринбурге подруг. Я тогда хорошо узнала Катюшиного Вована. В моих глазах он был откровенным бандитом, от которого следовало держаться подальше. Катерина же была влюблена в него, как кошка. «Я все понимаю, – говорила она мне, -ну ведь детей мне с ним не рожать! Ты посмотри, какой он сексуальный. Не мужчина – жеребец! Он же только прикоснется ко мне, у меня соски сразу набухают, вот так!» – и она, смеясь, показывала величину своих набухших сосков. Он и вправду был мачо, жесткий и самоуверенный, и именно поэтому я относилась к нему с неприязнью. Он, скорее всего, отвечал мне взаимностью. Я не раз ловила не себе его подозрительный взгляд, словно он не совсем доверял моей особе.