Внезапно щенок затормозил, закрутился на месте. А как же мальчик? Нельзя его бросать. Он единственный из них добрый, он свой!
Финн сел на поджатый хвост и заскулил. Что же делать? У людей огонь, железо и злое дерево. Одному с ними не справиться! Финн понюхал ветер, вскочил и напрямик, не разбирая дороги, побежал к заросшему боярышником холму. Веревка путалась в вереске, цепляла на себя колючки. Пришлось задержаться – перегрызть обузу.
На холме Финн отдышался, высунув язык. Луна светила, набирая силу, и щедро делилась ею с белым щенком. Финн запрыгнул на полуразрушенную каменную стену древнего форта, вскинул морду и залаял – протяжно, с подвыванием. Никто не учил щенка этому зову, но его отголоски с недавних пор он слышал каждую ночь. И каждый раз замирал, насторожив уши, чуть слышно поскуливая, но не решаясь ответить. Финн и сейчас боялся. Если его не признают – порвут на части. Но больше никто не сможет помочь Мартину.
Финн передохнул и позвал снова. Ни одна домашняя собака в округе не посмела подать голос, но и желанного ответа он не получил. Финн залаял в третий раз – отчаянно напрягая горло. И услышал, как где-то далеко, у самых звезд, откликнулась Дикая свора.
***
– Пей, ублюдок!
От кружки поднимался вонючий пар, после второго глотка Мартина вывернуло горьким варевом – прямо под ноги Пэту.
– Что, не по нутру мое снадобье? – Дэн недобро прищурился.
Джон, крепко державший Мартина за плечи, кивнул со знанием дела.
– Не человек он, коли не смог третий раз глотнуть. Верный признак.
– Разденьте его.
Джон и Пэт сорвали с Мартина рубашку и штаны. Опрокинули на лавку. Задыхаясь от стыда, мальчик отвернулся к стене, чтобы не видеть притаившихся на лестнице служанок. Девчонки смотрели на происходящее с приоткрытыми ртами.
Гейни с оттяжкой хлестнул его пучком рябиновых веток, еще раз и еще.
– Говори, человек ты или фэйри?
– Я человек!
Однажды Мартин усомнился в этом – когда деревенские дети задразнили его подменышем. Мама тогда поставила его перед собой, вытерла фартуком слезы и поклялась всеми святыми, что он – ее сын.
– Я человек! – отчаянно повторил Мартин. Сказать иначе – значит отказаться от матери. Предать ее. Нет, пусть лучше запорют до крови.
– Врешь! – Пэт схватил кочергу левой рукой. Правая была замотана тряпкой.
– Погоди! – Джон отобрал кочергу, раньше, чем Пэт ткнул ею в горящие угли очага. – Давай сначала так проверим. Добрые соседи холодного железа не любят.
Он прижал конец кочерги к лицу Мартина. Тот напрягся и даже перестал дышать, чтобы случайно не вздрогнуть.
– Не доказательство это, – Гейни поморщился, изучая тощее, искривленное тело мальчика. – С подменышами по-разному бывает, а этот долго с людьми прожил, привык к железу. Но огонь – крайнее средство. Придержите его.