– А я-то пришёл снизу, господин, из долины.
– Вот от этого мы почти и разминулись с тобой. Но раз уж свиделись, проходи. Скоро солнце сядет, а в горах ночь лучше коротать дома, у очага.
Ошеломленный Гвен, только что сыпавший слова, как горох, уже и сам это понял, темнело, ветер пробирался под полы короткого плаща. Спешно взбираясь по тропинке, он разгорячился и вспотел, а теперь зябко поводил плечами. Поэтому он торопливо кивнул могучему привратнику с мечом и выдавил сиплое: «Буду благодарен, господин…»
В эту последнюю ночь октября, когда месяц ещё тонок и только набирает силу, небо не зря заволокло плотными низкими тучами – пошёл снег. Поначалу мелкий, как крупа, но к концу третьего дня тяжёлые влажные хлопья облепили ставни, ступени и крышу – старый привратницкий дом побелел и затих.
Гвен страшно робел перед грозным хозяином дома, бестолково предлагал свою помощь, но в ответ получал лишь молчание или короткий сухой возглас: «Сиди», «После сходишь», «Хворосту достаточно», «Послушай». Вот всё, что сказал ему старик-привратник за три дня. Чего слушать-то? Как ветер в трубе воет? Как камни скрипят и древние доски гнутся в непогоду? Как где-то далеко в горах срывается снежный ком и летит по склону, сминая всё на пути? Как…
Скребет перо по бумаге. И пламя свечи изгибается от неосторожного выдоха, как тишайше шипит гасимый фитиль. И звякает крышка чернильницы.
Старик писал. Медленно и осторожно. Подолгу смотрел в непроницаемую темноту окна, закрытого ставнями. А потом выводил строчку. Юноша замирал и боялся дышать в такие моменты, ровно до тех пор, как дичайше начинала чесаться спина под ремнем или затёкшую ступню кололо так, что искры сыпались из глаз. И он принимался ерзать, отчаянно вздыхать, свечи мигали, танцуя, наконец, Гвен ронял чашку или нож на пол, потел и краснел от неловкости и бросал на старика косые взгляды.
Привратник сидел за узкой столешницей, положенной на козлы. Гвен маялся на низкой лавке под окном. Холодный воздух щекотал ему шею и уши. Когда его возня становилась особенно шумной, старик откладывал перо, пергамент, закрывал чернильницу и властным жестом руки в перчатке с обрезанными пальцами приглашал своего гостя к очагу.
Свод камина был непривычно высок, словно его складывали не для небольшого дома, состоящего из одной комнаты да холодных сеней, а для пиршественного зала, в котором собирались рыцари, пели барды, дамы скользили, шурша складками парчовых туник по каменному полу… Гвен присмотрелся было к почерневшим камням, но дым и копоть скрыли все следы, не поймёшь, перекладывали его или нет.