Старый король достал старую лютню, и ноги Марты и Гвена сами пустились в пляс. Марта помогла ему вспомнить все забытые движения, которым когда-то учила его мать. Он кружились, меняя руки, приседая и чинно кланяясь, подпрыгивали и выделывали коленца, их глаза, губы, руки – всё полнилось весельем, лукавым огнём, что отличает юность от старости.
Шёлковые кудри Марты струились по плечам, она то и дело смахивала их со лба, а, бывало, и Гвен ловил упругий завиток и заправлял за ухо, мимолётно, но так горячо касаясь.
Старик откинул капюшон на спину и играл, то быстрое, то нежное, глаза его были прикрыты, пальцы ласкали струны, а губы неслышно шептали песню… далёкую песню его молодости, что однажды принёс ему ветер.
Когда умаявшиеся от веселья и огня дети уснули – каждый на своём сундуке – он поднялся, убрал лютню в чехол, искусно вышитый и порядком потёртый, медленно обошёл комнату, задувая оплывшие свечи, и вернулся к очагу. Марта не успела убрать со стола, только смела крошки и составила тарелки и чашки в высокую башню. Он освободил угол от кувшина и кружек с недопитым элем, достал с полки книгу, чьи страницы он упорно заполнял изо дня в день, и открыл последнюю – призывно манящую белизной. Достал перо и чернильницу и в тёплом свете очага вывел:
«Дети! Вы пришли ко мне в разное время, но оба стали дороги моему сердцу. Видно, для вас я и хранил все свои слова, которые пытался вписать в эту книгу. Теперь же моя история окончена.
Однажды в такую же долгую зимнюю ночь я нашёл в лесу девочку Марту, и она подарила мне ласку весенних лучей, отогрела старое сердце, загрубевшее от разочарований и утрат.
А после пришёл ты, Гвен Тилори. И принёс мне свежий ветер – ветер надежды.
Вы дали мне много, дети. Я же могу дать вам лишь кров и горстку слов, что я отбирал годами, сплетая воедино сказки о короле-палаче, ведьме Ясной и королевне. Но в моей книге остались еще пустые страницы.
Заполни их, Гвен.
Расскажи ему всё, что знаешь, Марта».
И она рассказала.
Наутро, когда они проснулись в пустом доме с остывающим очагом, первым делом бросились раздувать угли да подкладывать щепки и ломкий хворост, и лишь после поняли, как одиноки стали – старый король ушел. На белой скатерти осталась его книга, у дальней стены светлел тонкой полоской меч – один из ставней распахнулся, и утро пробралось в дом. Гвен схватился за гудящую после грога голову, Марта тревожно облизала сухие губы.
– Может, он, – первым подал голос Гвен, – вышел ставни отворить или за хворостом…
– Нет, он ушел давно, видишь – очаг почти остыл. Он никогда прежде не оставлял меня так, – растерянно прошептала девушка.