«Да, не дрогнет, маленький болтун! И если ты…»
«Ты могла бы воином быть, но ты косу и платье носить рождена, а не меч… Душа твоя от боли, от беды большой почернела. Мне тоже больно от руки твоей умирать. Отпусти меня».
И запел соловей. О гневе и боли, что сердца людские полнят, о свете, что сквозь листья сочится, о небе, что через кроны бежит…
Услыхал ту песню Мир. И едва он на опушку ступил, выпустила дева соловья, на прощанье чирикнул ей серый страж – тот, кого ищешь ты, сам к тебе пришёл! Обернулась дева, вскрикнула…
… Девушка стояла перед лесным царём, под чёрным плащом дрожала её рука, сжимающая пустые ножны, так дрожала в смуглом теле её душа, почуяв, что дорога кончена. У каждого порога тебя ждёт судьба или мечта. Судьба – ты пленник, мечта – ты творец.
– Я пленница твоя, – склонила перед ним голову дева.
– Нет, мой лес никого не неволит. Он светел и юн. Ему чужда тоска твоя. Не ходи сюда, дева, если в сердце твоём только тьма.
– Я пленница твоя, – повторила она, – я пришла.
Не чуял Мир беды. Повёл он деву в лес. Шла она за ним, ступая след в след, и чем дальше шла – тем ниже голову клонила, тяжко было на сердце её.
У каждого каравана – свой путь. Никогда караванщик не приблизится к лесу, никогда лес не впустит караванщика. Путник, уходящий всё дальше в лес, чувствует, как за ним зарастает тропа, если никто не идёт следом. Только царь лесной может ступать, не приминая травы, его дороги – неизведанны, его пути – неповторимы.
Однажды караванщик подошёл совсем близко к лесу, он заблудился, он вёл свой караван слишком долго, он забыл прежние дороги, а новые были незнакомы ему. Его манил шум из-за зелёной стены доносившийся. Лес пел, деревья кроны свивали, шептали, он всю ночь простоял, их шёпоту внимая. А на утро вышла из леса высокая женщина, с волосами, знойным золотом горящими. Несла она на руках младенца, а за руку мальчика вела.
– Позаботься о младенце, караванщик. Не из этого леса эта малышка. С ледяным сердцем она родилась, кто знает, может, жар пустынь её согреет и сердце растопит.
– А этот? – указал на мальчика пустынник, он мечтал о сыне, не знал, что дома три сына-близнеца у него подрастают, родились они, пока он свои следы с песком мешал.
– Это сын мой, он леса хозяин, – улыбнулась женщина и ласково прижала к себе ребёнка, – но с сестрой им вместе никак нельзя. Он сын Дождя, а она Зимы дитя, снежного всадника, с гор, с севера прилетевшего.
Забрал караванщик девочку, увёз её далеко к стенам белых пустынных городов. Там ждала его семья – трое сыновей и жена. Шли дни. Росла лесная дева среди песков и ветров. Научилась она прясть дни из тончайшей пряжи и считать огни ночных фонарщиков, что всегда на страже. А семерых братьев её учил караванщик по звёздам свой путь искать, учил воду чуять сквозь жар и зной, учил платить и продавать. Он брал их с собой, но далеко в пустыню не водил, в пески он по-прежнему ходил один, далеко минуя шумящий лес. Боялся караванщик, что златовласая красавица передумает и обратно свою дочь потребует, а в придачу и всех его сыновей. Сторонился он леса не напрасно, оттуда, из-за зелёных стен и настигла его беда, долго она шла к нему, но не миновать её было. Проведал белый всадник, что дочь его в пустыню отдана и решил её вернуть. Налетел он снежным вихрем на город, но братья не отдали сестру, отхлестали они всадника горящими плетьми. И пало с того дня на город проклятье – коснулся ледяной колдун своим посохом городских куполов, семь лет лютовала зима, пока всех сыновей караванщика не сгубила.