Вёл Мир деву сквозь лес к ручью звенящему – любую боль и хворь своими водами исцеляющему. Теперь чуял он, что беда на ней и скорбь великая – всё ниже она голову клонила, устало, спотыкаясь, брела. Легки были дороги лесные, когда Мир по ним шёл, но, видно, совсем дева истомилась – села на пенёк, головой покачала:
– Нет, дальше я не пойду. Ты оставь меня. Дай мне отдыху сроком два дня, а потом встретимся у того ручья, куда ты вёл меня.
– Хорошо, – не хотел Мир оставлять ее одну – тревогой лес наполнился, когда дева в него вошла, но царь лесной сердце скрепил, согласился. – Возьми этот рожок, его звук я везде услышу и приду, а к ручью тебя соловей приведет, что встретил тебя на границе.
Ох, недобро, недобро дева глазами сверкнула при имени провожатого своего, но огонь свой спрятала, благодарно рожок приняла и царю за помощь и заботу поклонилась.
А едва ушел лесной царь, в тяжком сонном бессилии дева на траву опустилась. В плащ свой черный с головой укрылась и по дорожкам дрёмотным путём караванов в родные места унеслась.
«Кто она? Кто она? Кто она? – звенело в голове Мира. – Почему сердце от нее стынет, а голова звоном полнится? Что за беда за ней гонится? Что за напасть? Не вовремя! Ах, как не вовремя!»
В лесу день разгорался, всякая тварь на тропу свою выходила и в тихую песнь лесную голос свой вплетала. Лес тот был необычным. Было у него две хранительницы – Лето, первая госпожа, мать царя лесного, и Весна, невеста его нареченная. И лишь на короткий срок Лето власть свою уступала осенним вихрям и дождям, что сворой пролетали над угодьями Мира-царя. Они в холод и запустенье лес укутывали, когда лесной царь, отдыхая от трудов, погружался в сон безвременья, одна Весна могла тот сон прервать.
Зимы и стужи давно не было в этих местах, отвела Лето лютый северный ветер, и забыл он в эти земли дорогу. Но настал час, и пришлось Лету зайти за Одинокую гору и встретиться с колдуном Зимой. Мир с грустью принял власть у матери, он не знал, наступит ли день её возвращения – но надеялся, ждал…
И вот пришла дева, в сердце лед несущая, и впервые в летний зной в лесу холодом повеяло. Лес протяжно вздохнул, но холод этот мощью своей легко принял, растворил, развеял по полянам и оврагам тёмным. Сон девы сберёг, и проснулась она, боли, скорби тёмной не помня. Стряхнула плащ свой чёрный, в сторону его отбросила, тихо брякнули ножны пустые на боку, дева брови нахмурила, ножны сняла, задумчиво пальцем по старой задубевшей коже провела:
– Чем я наполню вас?
– Ты, дева пустынь, много секретов знаешь, неужели ни один из них не сгодится? – сладко чирикнул соловей над ухом и вспорхнул.