Сказала это и опустила голову, слёзы потекли по смуглому лицу, братьев вспомнила, боли не сдержала.
– Постой, – Мир ласково коснулся склонённой головы, – ты не всё мне сказала, постой…
– Чир-чирррлик, – уселся соловей на плечо лесного царя, – она из пустыни пришла, но не дочь песков она, не дочь караванов. Ледяной колдун себе своё вернуть хотел, хотел – да не сумел! Чир-чирррлик!..
– Лгун! Убирайся отсюда! Мерзкий лгун!
Бросилась дева на соловья, но Мир сдержал.
– Мой отец караванщик, моя мать – пряха. Посмотри на меня. Разве ты не видишь?!
Вырвалась дева, платье своё с плеч скинула. Увидел лесной царь ладно скованные вороненые доспехи, волосы растрепавшиеся и каштаново блестевшие на плечах – солнцем и корой – лицо загаром тронутое, но бледность хранящее и глаза – тёмные, сверкающие. Не было в ней и капли стужи ветра северного, лишь сердце, когда-то ледяное… Ах, такое же сердечко билось в груди девочки лесной, которую мать путнику случайному отдала. И была та девочка мне сестра.
– Мать твоя – и моя мать. Но отец – белый всадник Зима, – молвил Мир, поднимаясь. – Идём, сестра, долгой дорога твоя была, но еще не завершилась она.
Отступила дева на шаг, два, а потом к брату кинулась, обняла крепко-накрепко, слезами его плечи омыла.
– Ты – брат мой, братец найденный! Сердце чуяло, знало, что не смогу я руку с огнём на этот лес поднять, не смогу жечь и убивать.
Соловей высоко в небо с ветки взмыл, лес и долы победной песнью озарил – нашла дева песков и пустынь брата лесного, будет, будет битва за горой, будет, будет повержен колдун ледяной.
«Что же ты на войну со мной пойдешь? Против отца родного выступишь, не дрогнешь?»
Мир на границе леса своего стоял, вдаль глядел, на деву взгляд свой не опускал. Далеко-далеко за пустошью гора Одинокая высилась, снежной вершиной облака резала, мертвыми склонами путников пугала. Не было там жизни – ни листочка, ни травинки, только белый замок в вышине, на той стороне. И там мать моя, Лето, томится. Угасает ее красота, седеют косы, печалью взор полнится.
«Не отец он мне! Он братьев моих погубил, город родной стужей опустошил, не прощу ему этого никогда! Идем, Мир, не дрогнет моя рука!»
«Как же звать мне тебя, сестра?»
«Моя пряха-мать звала меня Лея. Как же родная меня назвала – не ведаю…».
Мир прикрыл глаза, мать, когда тайну ему о сестрице шептала, имени её не сказала.
«Пойдём, Лея. Труден будет наш путь – через пустоши каменные, по крутой тропе, вверх да ввысь, где только орлы парят, облака туманные и стужа лютая – до замка ледяного колдуна Зимы.