Сказки Старой Эль (Тальберг) - страница 60

Рука об руку шагнули они за границу леса, обернулся Мир-царь на прощание – меж берез платье любимой его светлело, Весны, чьи косы светлы, как утро, и подснежниками перевиты. Осталась она лес хранить, в заповедный ручей слёзы ронять, да с птицами любимому весточки слать. Лея, дева пустынь, не обернулась, вдаль смотрела, чуяла она, что в лес ей обратной дороги не будет, только вперёд вела ее душа, мести полная. Под чёрным плащом на груди ладанку с жарким огнём она спрятала, а у пояса гибкий хлыст, что жалил больнее змеи. Пустые ножны и рожок она Миру отдала. Царь лесной лук и стрелы из прочного тиса за спину повесил. Трудна была их дорога через каменные пустоши – ни ручейка, ни деревца, голову в тени не преклонить, жажды не утолить. Птицы им воду в скорлупках приносили, а от зноя лишь плащ девичий, на колья натянутый, скрывал. Но вот уж чёрная громада солнце собой заслонила – подошли они к подножию Одинокой горы, последний рывок остался. И тут-то налетел на них Осенний охотник на сером коне, с сворой рыжих псов. Одну за другой царь лесной стрелы в него пускал, да ломались вихрями стрелы. Тогда дева вперёд шагнула, плащ свой скинула, взвился гибкий хлыст с острым жалом на конце – завизжали псы, закрутились, шаг за шагом гнала их Лея прочь, пока не заступил ей дорогу псарь.

Обернулась она, на брата глянула – стоял он у горы, последнюю стрелу в руке сжимая.

– Беги, Мир, спасай матушку!

Хлыст взлетел и упал к ее ногам. Грозно смотрел всадник, но и она взгляда не отвела. Грыз удила серый конь, клубилась пыль под его копытами, а всадник всё смотрел в очи чёрные. Много видел он на веку своём бесконечном, но жара такого не встречал. Был он высок и широк в плечах, кудри огненные венчала корона из дубовых листьев, красивый расписной рог слева у седла крутился, а тяжёлый двуручный меч справа блистал.

– Кто ты, дева, чьи очи ночи черней? – молвил он наконец.

– Я – Лея, Лета и Зимы дочь, от того и гибельны мои очи, не смотри в них, дно колодца в пустыне и то светлей, не гляди, не пей яд души моей.

– Ох, никогда не встречались прежде Лето и Зима!

– Никогда.

– Ведь погибель при встрече им суждена.

– Я и есть та погибель, псарь!

Тронула ладанку она на груди, и вырвался на волю огненный вихрь. Взвился серый в яблоках конь, занялся от огня плащ, закружился на месте всадник и помчался прочь, сбивая пламя рукой.



Спрятала дева огонь на груди, голову склонила и к горе пошла. Тяжела моя ноша, тяжела, собирала я этот огонь в кузнях города моего, угли прятала у сердца, разжигала злобой своей, гневом яростным. Креп огонёк, жгли угли кожу, но сильнее жажда мести мою душу терзала. Сковал брат мой старший перед смертью ладанку медную, чтобы я огонь смогла донести, а брат средний мне доспехи сладил, чтобы никто меня не сразил, а брат младший на прощанье мне песню спел… Потом уснули братики мои сном вечным, злая стужа жизнь из них выпила… Лишь один, один брат мой, царь лесной, жив еще! Он помощи моей ждет, сам он на гору не взойдёт. Быстрей, быстрей, пока ноги идут, пока силы не покинули дрожащие руки! Камни сыпятся по склону, шумят, гремят… Но смогу я! Я быстра, как стрела, как единственная стрела, что у него осталась!..