Следом раздались легкие быстрые шаги, будто их обладательнице было не шестьдесят пять, а двадцать, и из толпы деловито вынырнула моя бабушка. Несмотря на возраст, она до сих пор была красавицей — высокая, стройная, с гордо вскинутым подбородком и пытливым живым взглядом. В руках она довольно сжимала бархатную коробочку с золотым гербом императорского дома Романовых. Гости мгновенно расступились, освобождая центр зала для нее как сцену. Предводитель дворянства, глава банка “Империя”, а также близкая подруга императора — бабушка давала достаточно поводов, чтобы ее и уважали, и боялись, и порой даже ненавидели.
Она озорно подмигнула мне, приглашая встать рядом.
— К сожалению, — ее голос бодро разлетелся по притихшему залу, — Его Императорское Величество сейчас в отъезде по важным государственным делам, а потому не смог почтить нас своим присутствием. Однако передал лично подарок нашему имениннику…
Она сделала многозначительную паузу, лишний раз напоминая всем, что ее и императора связывала давняя дружба, а потом торжественно вручила коробочку мне. Под любопытными взглядами гостей я распахнул бархатную крышку и вытащил наружу крупную монету из белого золота, явно отчеканенную в единственном экземпляре. На одной стороне красовался герб Российской Империи, щедро инкрустированный бриллиантами и рубинами, а на другой была цифра “двадцать один”. Именно столько мне исполнилось сегодня.
— Ну а теперь торт, — с улыбкой подытожила бабушка.
Колесики тут же звонко покатились по паркету. Официанты проворно подвезли к камину стол-тележку с гигантским тортом и поставили его прямо под статую хранительницы. По толпе пронеслась парочка возмущенных шепотков, едва гости рассмотрели десерт. Торт был выполнен в форме карты Российской Империи, которую, по задумке бабушке, предстояло резать мне, самому решая, кому и какой кусок отдать. Вот такое у нее чувство юмора.
В восстановившейся тишине я направился к торту, желая закончить этот формальный праздник поскорее. Цок! Трость стучала по начищенному до блеска паркету. Цок! Этот звук сейчас казался единственным во всем зале, словно лишний раз подчеркивая мой недостаток. Цок! Стараясь отвлечься, я вскинул взгляд на статую небесной хранительницы — и невольно остановился. По ее мраморным щекам, сочась из холодных безжизненных глазниц, медленно бежали крупные прозрачные капли. Статуя “плакала”.
Слезы хранительницы были чудом, но означали они вовсе не благодать. Последний раз она плакала пятнадцать лет назад — в день, когда погибли мои родители и чуть не умер я. Ее слезы обычно означали насильственную, внезапную и скорую смерть.