Куда больше занимал другой вопрос: что требуется от меня? Память Софьи, как назло, не спешила подсказывать… Должна ли я тоже брать курс на алтарь и, следуя примеру Воронцова, солгать?
— Я Андрей-Иоанн Воронцов. — тем временем продолжал князь, — добровольно явился в храм для заключения священного союза.
Мне бы так врать! Не краснея и не запинаясь.
Воронцов замолчал. Я же буквально всей кожей ощутила, что вот сейчас должна хоть что-то сказать.
Ла-а-адно… Повторить за князем дело нехитрое.
— Я Софья-Мария Вяземская, добровольно явилась в храм для заключения священного союза. — И шагнула ближе к уже, кажется, мужу.
Светлячки вокруг пришли в движение, засияли ярче, как будто подтверждая наши слова.
— Согласен ли ты, Андрей-Иоанн Воронцов, взять в жены Софью-Марию Вяземскую? — спросил жрец, видимо, чтобы ни у кого уже точно сомнений не осталось.
— Согласен, — прозвучало твердо и решительно.
И что за бес в него вселился…
— Окропи священный сосуд жизнью.
Что, простите?
Нет, все-таки хорошо, что именно Андрей подошел к алтарю первым. Я бы ни за что не догадалась, что священный сосуд — это та самая чаша, а жизнь — кровь.
Ритуальный клинок возник на алтаре словно из ниоткуда в тот самый момент, когда
Воронцов положил на светлый мрамор ладонь.
Мгновение, и «жених», сжав в кулаке инкрустированную каменьями рукоять, полоснул по ладони лезвием. Кровь окропила лозу, заструилась ко дну чаши.
Я даже вздохнуть не успела, как перед Андреем возникло диковинное чудо-юдо: длинное, как у змея тело, короткие, словно сотканные из воздуха, крылья. Почудился запах моря, а платье и вовсе зашуршало под натиском не пойми откуда взявшегося в храме ветра.
Уж не хранитель ли Воронцова явился? Получается, ветер и море — это его стихии?
— Согласна ли ты, Софья-Мария Вяземская, стать женой Андрея-Иоанна Воронцова и войти в его род?
Прелесть какая! У его сиятельства, значит, спросили, изволит ли он в жены меня взять, а я, видите ли, согласной быть должна и в род, роняя тапки, бежать.
— Согласна, — вздохнула тяжко, всем своим видом показывая, как я всему этому делу «рада».
— Окропи священный сосуд жизнью.
Андрей, окончательно и бесповоротно смирившийся с неизбежным, уже протягивал мне ритуальный клинок.
Морщась от боли, которую еще не почувствовала, но уже успела представить, забрала у него оружие и провела острием по коже.
И тут меня накрыла паника.
Божечки! Это что же получается, сейчас себя явит чертяка?!
О том, что у меня вроде как есть магия, никто не знал, и пусть так и продолжается!
Мне домой надо, а не осчастливливать князя!