– С тобой говорить – что опилки толочь! – закричал Горихвост и с размаху влепил псарю звонкую оплеуху.
Звяга ощерился, будто пес, и без лишних слов двинул вурдалака кулаком по скуле.
Ого! Вот это ударчик! Будто молотом приложили. Псарь-то, похоже, не из слабачков. Хоть и выглядит, как сморчок задрипанный, а рубец на роже, кажись, не дома на печи схлопотал.
От удара переметная сума слетела с плеча и раскинулась в траве. Горихвост сразу почувствовал, что плечо будто осиротело. Он завертел головой, пытаясь найти, куда делась длака, и тут второй удар потряс его так, что он едва не опрокинулся навзничь.
Звягина свора будто с цепи сорвалась. Собаки полезли на Горихвоста со всех сторон, норовя цапнуть за ляжку, а то и свалить. Но даже человеческой глоткой вурдалак так на них рявкнул, что псы брызнули врассыпную. Одна выжлица Борзуха не далась на испуг: она препротивно оскалилась и поперла напролом, явно показывая, что выучка и верность хозяину берут верх над животной осторожностью.
Остальные собаки опомнились и потянулись за вожатой. Горихвост оказался в кольце злобно оскаленных пастей, со всех сторон изрыгающих потоки вязкой слюны.
– Что, натравил на меня своих псов? – выкрикнул он псарю. – Вот цена твоей храбрости: без собак ни на что не годишься.
– Чтобы поганый язык твой укоротить, мне собаки не надобны, – резко бросил Звяга. – Я тебе его рукой вырву.
Он дал короткую команду, и свора отхлынула, однако не перестала заливаться лаем – лишь круг, в котором очутились бойцы, стал пошире да попросторней. Горихвост только этого и ждал: он подобрался, присел, и прыгнул вперед, по привычке щелкая зубами. Однако на этот раз его прием не сработал: вместо того, чтобы опрокинуть противника, он сам нарвался на жесткий тычок кулака, ловко выставленного вперед. Удар пришелся ему в солнечное сплетение. В глазах потемнело, дыхание перехватило, его согнуло в три погибели. А вот Звяга строить из себя благородного дворянина не стал: воспользовавшись замешательством вурдалака, он начал безжалостно молотить его руками, коленями и сапогами, стараясь попасть в самые болевые места. Горихвост быстро понял, что псарь привык к кабацким дракам с пьянью, голью и рванью – от такого пощады не жди. Он попробовал отступить, но собаки с готовностью подскочили сзади и едва не вцепились в портки, так что пришлось возвратиться в круг и снова подставиться под псареву молотьбу.
Лапы молоденькой елочки у опушки дрогнули, и из-за них показалось юное личико с гладкой кожей, успевшей загореть под лучами Дажьбога, все лето обильно поливавшего жаром Дикий лес. Пара глубоких голубых глаз уставилась на драчунов. Золотисто-пшеничные волосы, заплетенные в две косы, всколыхнулись от беззвучного хохота. Серебряный обруч с лазоревым яхонтом перекосился, скрывая морщинки, побежавшие по гладкому лбу. Ладонь с золотым кольцом на мизинце поправила драгоценную запону багряного корзна, на спине которого колыхался вышитый сокол, несущий в когтях ветку дуба.