Тилвас замолчал и, сцепив руки замком на затылке, упал назад, на траву.
***
Густой изумрудный клевер примялся под аристократом волной. Луна выплыла из-за туч, и в ее серебристом свете мне почудилось, что по лицу Тилваса бродят призрачные тени. Я вдруг подумала, что он стал мне гораздо ближе после своего рассказа. Не просто понятнее — по всем формальным составляющим, — а именно ближе. Ледяная игла внутри, отмеряющая время. Шуруп вечного холода, который всегда с тобой — в любом даже самом счастливом моменте. Смерть — это зашитый в людей сюрприз, специальная начинка в фирменном блюде жизни, которую ты обязательно надкусишь, но никогда не знаешь, когда и как…
Я устроилась, обняв себя за колени, и свежий ночной ветер играл моими волосами. Мокки раскачивался назад-вперед, сидя на самом краю утеса. Тилвас, казалось, уснул, вымотанный своей исповедью.
Так забавно.
Я не помню, говорила я вам это или нет, но в какой-то момент на свадьбе в Опаловом замке я была особенно зла на Тилваса Талвани — и, заодно, на себя. Я тогда заметила, насколько легко мне общаться с Тилвасом: перекидываться цитатами из древних книг, исполнять сложнейшие этикетные выкрутасы, залихвацки ругаясь в паузах, с одинаковым интересом смотреть на какую-нибудь изысканную финтифлюшку на гербе — потому что мы знаем ее происхождение. Мы взрослели в похожих условиях богато-интеллектуальной жизни и, кажется, относились к ней с одинаковым расслабленным пренебрежением. И меня это одновременно привлекало и бесило в артефакторе. Страшно бесило, потому что от него веяло той жизнью, которую я потеряла в Зайверино. В некоторых наших перебранках я ругалась не по сценарию, а от души — я действительно… завидовала ему. И злилась.
А теперь…
Я покосилась на аристократа и осторожно прислушалась к своим чувствам. (Привычка самоанализа: лучшая привычка истинных шэрхен). Мне казалось, сейчас я пойму, что вместо раздражения во мне поселилось сочувствие, но…
О. Нет, смотрите-ка!
Он меня все еще бесит. Даже сильнее.
Но теперь из-за того, что так сладко вырубился, оставив меня в растерзанных чувствах после своего рассказа.
— А ну подъем! — рявкнула я, больно щелкнув Тилваса по лбу.
Он мгновенно открыл глаза — внимательные и настороженные.
— Твоя история не закончена.
— М-да? А по-моему, вполне закончена. Это называется открытый финал.
— Открытые финалы идут нахрен! Рассказывай дальше.
— Что именно?
— Как мы будем тебя спасать.
— «Мы»? Мне нравится, — осклабился Тилвас.
— О, нет, поверь, тебе не понравится, — фыркнул Мокки.
Тилвас изумленно к нему обернулся: