Мокки пожал плечами:
— Шесть лет — немалый срок, аристократишка. Почему бы просто не смириться с украшением и не жить с ним в свое удовольствие? Я так понимаю, в целом у тебя все хорошо.
— Я бы так не сказал, — покачал головой Тилвас. — Во-первых — и это самое очевидное — мне очень не нравится то, что у меня на груди находится вещь, потеря которой может меня убить. Даже если большинство людей не в состоянии коснуться медальона, я в теории могу зацепиться за что-то типа колеса кареты или потерять его в море. Неловко получится. Во-вторых, о теплых обнимашках можно забыть, ведь всех, кроме Джерри, шарахает током, а Джерри появилась на сцене недавно и скорее обнимет фонарный столб, да?... — он быстро стрельнул в меня глазами, и я сделала вид, что оцениваю перспективы.
— Столб не так уж и плох, — подытожила я.
Ответом мне было довольное фырканье. Чего еще от тебя ждать, воровка? Я так и знал, я люблю пикировки, Джерри.
— В общем, в отсутствии объятий моя чуткая лисья душа страдает: я так хотел испытать человечность! И где? И что? Но продолжим список моих недовольств. Его третий пункт гласит: амулет действует, как ограничитель. Все воспоминания, а также большая часть рёххова могущества застряли в нем.
— А вчерашнего могущества тебе мало, что ли? Не наглей, — возмутился Мокки, морщась при воспоминании о паучьем подземелье.
Тилвас проигнорировал его реплику. Просто продолжил, вновь перейдя на серьезный чеканный тон:
— Ну и в-четвертых, представьте, что амулет — это как отрезанный палец. Сразу пришить его можно. А вот какое-то время спустя — уже не получится. Но у нас в уравнении — не палец, а часть души. С каждым годом мне все больнее жить без нее. Это почти физическое ощущение потери. Как… вечный холод. Будто у тебя внутри — ледяная иголка, и она с шорохом проворачивается в тебе денно и нощно, и что бы ты ни делал, где бы ни был — ты слышишь этот шорох, похожий на тихие, с ума сводящие шепоты мёртвых из-подо льда. Ты можешь заткнуть уши, закрыть глаза — но ты слышишь это бормотание смерти и беззвучные шаги, уходящие за горизонт. И когда часть, заключенная в амулете, окажется слишком далеко, перейдет невидимую грань — мы погибнем. Лис и я. — Глухо закончил он.
Тилвас откашлялся, ловко поймал пролетающего мимо светлячка и вновь отпустил его мгновение спустя.
— А что касается могущества, Мокки… В том-то и беда. Вчера я насильно постарался вытянуть свои силы из амулета, фактически, призвать самого себя, будто отдельного духа. И, как помнишь, последствия неприятные, — Тилвас поморщился, поочередно глядя то на свои замотанные бинтами пальцы, то на треснувший медальон. — Видите эти искорки? — он указал на крохотные мерцающие точки, просачивающиеся сквозь раскол. — Грубо говоря, я теперь не только расщеплен, но еще и истекаю кровью. Точнее, энергией. И если это не прекратить, я просто умру. И у меня в запасе уже не несколько месяцев, как предполагалось раньше, а несколько недель. А то и меньше.