Вой браксов сзади продолжался какое-то время, а потом резко затих. Кажется, Тилвас был прав, и наши преследователи не рискнули сунуться в монастырь.
Я натянула поводья, чтобы остановить лошадь, но аристократ гаркнул:
— Рано! — и, вырвавшись вперед, повел коня в самый центр развалин.
Только там Тилвас спрыгнул, затем дождался, пока спешимся мы с Мокки, и непререкаемо указал на железную крышку какого-то, кажется, подвала, едва видимую в густой траве у колокольни.
— Мокки, помоги мне открыть! Нам надо спрятаться! Быстро! — потребовал аристократ, двумя руками хватаясь за ржавую скобу.
— Псины отстали, в чем подвох? — нахмурился вор, хватаясь за другую.
— Нет, Мокки, псины не отстали, — вдруг слабо промямлила я, как раз обернувшаяся. — Просто их едят.
Глава 15. Здравствуй, Ори!
Как вы, возможно, догадываетесь, всё, что связано с пожиранием трепещущей плоти, вызывает у меня крайне негативные ассоциации и воспоминания. А у подобных эмоций есть одно плохое качество: они мешают здраво мыслить и сосредотачиваться.
Мне очень хотелось завизжать при виде того, как тучные тени, поднимающиеся от земли, обгладывают браксов, но я не располагала правом на такую роскошь. Так что я просто хлестнула наших лошадей:
— Бегите! Прочь отсюда, живо! — и Тилвас, как раз распахнувший свою створку люка, пронзительно добавил им что-то на неизвестном языке.
Кони рванули — я надеюсь, им удалось убраться, — а мы, подгоняемые жутчайшей плотной тишиной и слабым скулежом, один за другим скатились вниз по скрипучей лесенке. Тилвас, спускавшийся последним, захлопнул железные дверцы, и нас поглотила кромешная темнота.
Пару секунд мы молчали, и только хриплое дыхание разрывало тишину.
Потом я молча провернула свой Блистательный перстень: несколько лучей света выстрелили в пол и слегка подсветили окружающее. Судя по сводчатым потолкам, истлевшим полкам и терпкому аромату, мы находились в бывшем винном погребе монастыря. Воздух здесь, как и снаружи, был наполнен неясной зловещей силой.
— Лучше не повышайте голос, — шепнул Тилвас, напряженно всматривающийся в границу света и тени.
— Я правильно понимаю, — едва слышно, но крайне ядовито процедил Мокки Бакоа, — что мы, образно выражаясь, отгрызли себе руку, потому что нам мешал заусенец? Свалили от браксов в объятия чего-то более страшного? Умирать — так с размахом, да, аристократишка?
— Молодец, вор, твои когнитивные способности начинают меня радовать, хотя пессимизм удручает, — рассеянно отозвался Талвани и еще чуть подался вперед, будто вслушиваясь. — Я знаю, что делать. Все будет хорошо.