– Нет.
– Тоже ведь женится. Неужели не слышала? Об этом все толкуют. Его в последнее время сколько раз встречали с невестой на улице. Говорят, хорошенькая, прелесть! Высокая, стройная, золотистая блондинка…
Но я едва слышу, что дальше рассказывает Ира. Для меня сразу точно померкло всё, потух свет, и ясное, радостное, безмятежное настроение исчезло бесследно. Что-то щемящее и тоскливое заползает в сердце. Кажется, будто рухнуло большое, волшебное, светлое здание, и громоздкие, тёмные обломки его всей своей тяжестью болезненно падают на душу.
Играют вальс, кружатся белые платья, а я так далеко ушла от всего этого, что не соображаю даже, почему и зачем они вертятся. Я превратилась вся в одну мысль. Да, конечно, теперь ясно, почему такой просветлённый был он последнее время, почему постоянно улыбалось его, прежде всегда печальное, почти суровое лицо, почему там, у Веры, так бодро, уверенно звучал его голос: «Счастье иногда неожиданно так ярко осветит всё кругом». Вот и озарило и засияло оно ему…
– Позвольте вас пригласить на тур вальса, – раздаётся около меня голос.
Я так углубилась в свои размышления, что вздрагиваю от неожиданности и быстро, испуганно поднимаю глаза. Передо мной Светлов.
– Как, вы?.. – удивлённо спрашиваю. – Ведь вы же в трауре?
– Сегодня я в первый раз снимаю его. Сегодня такой радостный, большой день. Мне хочется, чтобы наш семейный, гимназический праздник был праздником и для меня лично. Хочется надеяться, хочется верить в это.
Лицо у него такое счастливое, даже голос слегка дрожит от радостного волнения. А мне плакать хочется. Я боюсь, что вот-вот не выдержу и слёзы брызнут из глаз моих. Моя рука лежит на его плече, мы мерно плывём по зале, а в голове копошатся мысли: «Ещё бы не снять старый траур в такую радостную для него минуту, на заре нового, яркого счастья».
Он сажает меня на стул и, поблагодарив, остаётся стоять тут же. Несколько человек обступает его, очевидно в надежде провальсировать тоже; но он, вероятно устав с непривычки, не приглашает никого, сами же они, теперь уже не ученицы, а равноправные, на это не решаются.
– Дмитрий Николаевич, правда, что вас можно поздравить? – не утерпев, допрашивает его Пыльнева.
– То есть с чем, собственно? С защитой второй диссертации? – улыбаясь, спрашивает он.
– Нет, не с этим! – протестует она. – Говорят, вы женитесь?
– Я? – удивлённо спрашивает он. – Кажется, нет ещё, поскольку я в курсе дел. Впрочем, чего на свете не бывает, все мы под Богом ходим. Во всяком случае, это может случиться не раньше, чем я защищу свою вторую диссертацию, – почему-то взглянув на меня серьёзно, но со смеющимися глазами, говорит он.