Был бы рядом Мишка!
С ожесточением резала лук. Лук не вызрел, но сердитый: лез в глаза, в ноздри. И не понять, отчего текли у девушки по разгоревшимся щекам слезы. Картошка в чугуне закипела. Попробовала вилкой — твердая. Нагнулась за бурьяном. Сжалась вся, услышав позади крадущиеся шаги; не успела обернуться: чьи-то холодные, пахнущие речной тиной руки сдавили виски.
— Ой! — слабо вскрикнула. — Кто это?
Вгорячах подумала — Галка, но руки… Девичье сердечко часто-часто забилось, как у пойманной веснянки. Вырываясь, силилась разнять их, всхлипывала по-детски, не то плача, не то смеясь, но сознаться, что угадала, не хотела.
— Пусти! Пусти! Обессиленная, созналась:
— Ну, Мишка-Мишка захохотал на весь двор.
— Как ты очутился здесь? — Вера испуганно огляделась.
— Через огород. Купался.
Потемневшие от воды волосы его торчали мокрыми сосульками, голубая майка с белым воротничком и шнурками на груди прилипла к телу. Приглаживая волосы, спросил:
— Ты чего?
— Лук резала… злой, собака.
Уловила его взгляд, спохватилась, заливаясь краской; на ней было старенькое платье.
— За бурьяном ходила…
Сбегала в дом, переоделась. Выбрала белое, в каком прощалась. Застегивая на боку крючки, подошла удивительно похорошевшая от нарядного платья и волнения. Мишка раздувал заново огонь.
— Ты же уехал… — она присела на скамеечку. Огонь с треском вспыхнул, обдав Мишку жаром.
— Уехал… Перехватили нас под Котельниковом. Подводу отняли, а нам по шапке… А вы как тут? Кто из хлопцев в станице остался? Долгов здесь?
Вера кивнула.
— А Ленька?
— И Ленька, кажется…
Обирала складки платья, выдергивала какие-то ниточки. Выходило, ее не интересует, в станице Ленька или нет.
— Меня, гады, хотели с собой взять, подводчиком. Ночью удрал. Спасибо, мама ждала.
Вера, слушая восторженный рассказ о мытарствах, какие пришлось пережить ему с матерью, отмечала: как он изменился! Исхудал, глаза ввалились, лицо потемнело, от соленой сальской воды покрылось синевою. И складочка между бровями. Не расходится, даже когда он, показывая белые плотные зубы, смеется.
Загремела щеколда — калитка распахнулась.
— Галка! — ахнула Вера.
Прихрамывая, подошла Галка. Высокая, костлявая; две капли воды — дед. Вздохнула, присела на обдерганную вязанку бурьяна; морщась, стала снимать парусиновый чувяк. Она не удивилась гостю, даже не поздоровалась; насупила безбровое лицо, спросила Мишку:
— Тебя-то ветром каким занесло?
— Восточным.
Поплевав на палец, она погладила растертую до крови пятку. На Мишку покосилась недоверчиво.
— Издалека?
Галка стащила другой чувяк, довольно жмурясь, вытянула натруженные ноги.