— Забыл!
Крикнул вдогонку уж, в спину.
Шел Малых по глухой улочке, хитро усмехался в темноте и от нетерпения потирал ладони.
До полуночи не спал Демьян Григорьевич. Дал волю злобе. Потом усмирил свою непомерную гордыню. Успокоился, успокоился. Задремал. Ворочался сквозь дрему в жаркой перине, будто его донимали блохи, скрипел зубами. Власовна взяла грех на себя. Засыпая, дала себе слово: переглядит мужнину постель.
Занялось утро, опять завозился. Но мирно. Жег спички, щелкал крышками карманных часов. Раза два выходил на крыльцо. Ступать старался на цыпочках — не разбудить бы в сенцах жену и внука, устроившихся на полу.
Из дому вышел с восходом.
Обогнул одноэтажное кирпичное здание на тесной площади против клуба. Назад вернулся. Ходил вразвалку, руки за спину. Крепился, чтобы не повернуть головы в сторону окон кабинета секретаря.
Рабочий день в райкоме с восьми, теперь и шести нет. Спрятал Демьян Григорьевич часы, побрел к телеграфному столбу с громкоговорителем прослушать утреннее сообщение. В райкомовском дворе просигналила машина. Около гаража черная секретарская «эмка». Русявый краснолицый паренек в защитном комбинезоне охаживал ее тряпкой. «Куда-то уж собрался», — поспешил Демьяв Григорьевич во двор.
— Ехать куда настроились?
Спросил будто от нечего делать.
— Нет, мы только прикатили. А Константин Дмитрич зараз у себя.
Бережной рылся по карманам, избегая веселых глаз паренька. По толстому слою пыли на задке у «эмки» догадался: Костя ночью побывал в восточных колхозах, где земли супесные, рыжие. Немалый пробег. Значит, поехал он сразу от него, с вечера. Волновался, когда подходил к двери, обитой черным дерматином.
С трудом отнял секретарь от бумаг землистое, осунувшееся за бессонную ночь лицо. Глядел с легкой досадой, как на какую-то незначительную помеху.
— Насчет вчерашнего, Костей Дмитрич… Согласный я.
Опаленные солнцепеком реденькие брови секретаря дрогнули и начали медленно сходиться.
— Ах, ты во-он об чем… Уткнулся в бумаги опять.
— Раздумали мы. Кандидатура есть более подходящая…
Бережной ощутил, как под ним качнулся пол.
— Ты что, Костей… Еще и насмехаться вздумал? А вот ежели возьму да этой штукой…
Голос его упал до хрипа. А руки, широкие, толстопалые, уже ловчились сподручнее взять дубовую спинку стула.
— Ну, ну, дурак здоровый, и в самом деле попустишь. Я и домой не иду. Знал, до света прибежишь.
Демьян Григорьевич, отдуваясь, долго примерялся — не сесть бы мимо стула.
Не так все складывалось у Демьяна Григорьевича, как толковал ему Костя Малых.
— Не набивайся сам, боже упаси. Жди, потребуют, — уверял он в одну из последних встреч. — Фигура ты заметная. Только затворником не живи. Выходи на люди. Одевайся, как в праздники, и топай по улицам. Одним словом, выставляй напоказ «обиду» свою на Советскую власть.