— Небось ты?
— Ну я!
Сенька тряхнул выгоревшим за лето русым чубом. Мать перестала жевать, вздохнула, сокрушенно покачала головой:
— Ох, Сенька, не отвертеться тебе от плетей. Синие штаны да отдерут как козу Сидорову. Так и заруби себе на носу. А то и лучше: в Германию упекут. Чего зубы скалишь?
Скрипнула калитка. В дверях, загораживая свет в чулан, раскорячилась приземистая фигура хуторского атамана, деда Акиндея. Долго приглядывался, ворочал своим единственным глазом, привыкая к темноте.
— Ты, Сем, в станицу не желаешь? — спросил наконец, стараясь придать своему гнусавому голосу доброту, ласковость.
Мать вынесла тем временем из горницы стул, смахнула для виду завеской, услужливо подала.
— Входить, Григорович, входить. Хочь и нету в доме невесты, все-таки через порог как-то неудобно…
Встретила взгляд сына, прикусила губы. Скрестив на груди руки, выпрямилась, прижалась к печке.
— А почему я?
— Думка такая, конь уж больно норовистый, совладает не каждый. Дикарь.
Прицелился атаман иссиня-черным глазом Сеньке в переносицу. Знал наверняка, чем зацепить несговорчивого парня: Дикарь — лучшая лошадь в хуторе.
Сенька отложил недоеденную скибку, выплюнул в ладонь семечки. — А в станицу зачем?
С ответом атаман не торопился. Присел на порог, набил самосадом трубку. На корточках подполз к печке, стал ковыряться в золе кочережкой из толстой проволоки.
— Не стряпалась ишо. — Косясь на Сеньку, мать достала с загнетки коробку спичек, подала.
Атаман прикурил, курпейчатой папахой отогнал от себя едучий коричневый дым, прокашлялся:
— В полицию дело… Словом, мотай на конюшню. Седло новое могешь взять.
Пыхнул трубкой раз и другой, щурясь от дыма. Между затяжками вставил:
— Сводку требуют… Сена сколько заскирдовали за балкой.
Неожиданно легко поднялся на своих кривых ногах, вынул из папахи самодельный конверт из обложки ученической тетради, повертел, убеждаясь, не расклеился ли, положил на стул. И пошел, не попрощавшись. Возле калитки обернулся:
— Главному самому всучи. Да тем часом и обратно. На волков облавой пойдем. Мархуньки Климовой ягненка эту ночь с базу вытащили, лихоманка их задери.
— Ей-бо, баяли там бабы, — поддакнула мать, провожая хуторское начальство до калитки.
Взял Сенька тощий пакет, помял пальцами, на свет приставил.
— Ну-ка, выкуси, «господин атаман». Знаем, какие сводки полицаев интересуют.
Пока вертел в руках его, передумал всяко. В том, что это непременно донос, не сомневался. Насвистывая, лихорадочно перебирал в памяти все свои и чужие проделки. Как-то с хлопцами в бригаде они отказались наотрез скирдовать скошенное еще до немцев сено. Акиндей бегал вокруг вагончика, грозил всыпать зачинщикам плетей, донести в станицу самому господину коменданту. А тут вчерашнее еще приплелось… Черт дернул его, Сеньку, связываться с этим Панькой, полицаем. Ну отобрал арапник, и ладно, а зачем было кулаки в ход пускать? Пожалуется атаману, как пить дать. Может, список парней и девчат для отправки в Германию? По хутору слухи давно ходят — в соседнем районе такая отправка была уже. А не пронюхал одноглазый об оружии? Когда отступали наши, ребята собрали по окопам за колхозными садами ворох винтовок и гранат. Зарыли в ярах. Что? Еще что? Список комсомольцев хутора?!