Я сглотнула, увидев еду, и в желудке отца заурчало.
— Не ешьте это, — предупредил страж. — Выглядит хорошо, но после первых людей, совершивших ошибку, остальные сделали выводы.
— Что будет, если съесть? — спросила я. Я пожалела, когда он указал на трех человек у дальнего конца стола. Я их не заметила. Они спали, опустив головы на стол, с пятнами еды у ртов. На их лицах выросли недельные бороды.
— Она зачарована. Мы не знаем, проснутся ли они. Мы знаем только, что они пока еще не просыпались.
Он был прав. Еда уже не выглядела аппетитно.
Не только трирема и пекарня изменились. Колесо, разделенное на красные и белые полоски, стояло на платформе на площади. Я поежилась при виде этого. Двери на домах заменили дверями фейри из живых змей. Деревня лишилась воды, вместо нее было красное вино. Занавески мха росли на глазах, обрамляли окна гостиницы и лавки мясника.
— Вы привыкнете, — сказал нам страж. — И мы все вернем на места. Просто требуется время.
Я ценила его оптимизм, но не думала, что со временем это место снова станет для меня домом.
По пути я сдвинула повязку, чтобы замечать все и всех, и, чем больше я видела, тем сильнее сжималось сердце. Мир смертных становился запутанным, как Фейвальд, как и сами смертные. Я не спасла их от этого. Я спасла их от завоевания фейри, но не от влияния фейри и того, как они запутались.
Я сглотнула страх от мысли.
Это не закончилось. Нет. Я думала — надеялась — что, если «одолею» сестру, это спасет мир смертных. Но, хоть мама пожертвовала собой вместо моей сестры, она ничего не спасла. Мир смертных был не лучше Фейвальда, и это означало только одно — Скуврель был прав. Если кого и спасать, то всех. Значит, мне придется умереть.
Мысль была мрачной, и я расстроилась, пока мы шли по деревне. Мне казалось, что люди отводили взгляды, если случайно ловили мой взгляд.
Ладно. Было странно держать жизнь в ладони и понимать, что ее придется отдать.
Может, я хотела умереть ради этих людей, но это не означало, что мне это нравилось.
Когда мы нашли Олэна у восточных ворот, было даже приятно видеть знакомое лицо. Он хорошо отвлекал от печальных мыслей.
Он не выглядел радостно.
— Хантер, — кивнул он моему отцу. — Элли.
Он неловко сглотнул.
— Ты… эм… останешься тут, Элли.
— Нет, — коротко сказала я.
Я могла успокоить его, убедить, что никогда не буду тут жить, что мои связи с этим местом были разорваны так, что мне не осталось места в деревне, что я почти точно должна была умереть, чтобы спасти ее, и теперь вопросом было только когда и смогу ли я сделать это, не струсив.