Разговор коснулся Василия Титовича, причем старшина всячески его расхваливал и превозносил. Мол, интеллигентный человек с высшим образованием, не чета прочим...
- Беда только с ним - пьет по-страшному и пьяный на рожон лезет, под пули. А у него жена, - сокрушался старшина.
- Беречь такого человека надо, чтоб не пропал по пьянке, - поддакнул ему придурок со склада.
- Между прочим, есть у Василь Титовича друзья, которые плохую услугу ему оказывают. Водкой его снабжают, - заметил старшина.
- Да вот он сидит, фляжку-то за пазухой припрятал, - указал на меня кладовщик.
Пользуясь моим замешательством, а также тем, что от выпитой чарки меня малость развезло, они заморочили мне голову, и, руководствуясь гуманными соображениями, я отдал старшине инженерскую флягу.
Василию Титовичу мне пришлось соврать, будто начпрод отказал в его просьбе...
Разумеется, старшина растрепал эту историю по всему полку, мой обман был разоблачен. Я сказал шефу, что взял грех на душу ради спасения его жизни, но Василий Титович моих оправданий не принял.
- И ты, Брут, меня продал? Кому? Этому сексоту Мильту! - сказал он. - Хотели к ордену тебя представить за высоту 718, но раз ты скурвился - получишь медаль.
Я расстался с Василием Титовичем, который убыл из полка, так и не простив мне старой обиды. И по сей день мне становится неловко, когда я вспоминаю об этом случае.
Были у меня и срывы…
Помню, как отчитал меня дивинженер, когда я в первый раз явился к нему с донесением. Тогда мы сидели в знаменитых (благодаря писателю Сергею Смирнову) Аджимушкайских каменоломнях, где был сущий ад, все были черными от копоти. Оттуда я километра три плелся по непролазной грязи до штаба дивизии. Когда я добрался до дивинженерского блиндажа, оборудованного саперами со всем возможным комфортом, то внешний видик у меня был тот еще… Мне был дан такой нагоняй, что я стал выходить еще до рассвета и, не доходя до инженерского блиндажа, чистился и умывался в воронке, наполненной дождевой водой. Обычно во время туалета рядом проезжал верхом какой-то человек в форме без знаков различия. Зато конь под ним был по всей форме, и по "будке"всадника я решил, что какой-то придурок разминает генеральского коня.
Однажды подхожу я к своему месту и вижу, что он там стоит рядом с конем и писает в мой "умывальник”. Будь на моем месте Васька, толстозадый придурок тут же схлопотал бы по "будке”. Я же от досады первый раз в жизни выругался матом.
Видимо, у меня это вышло недостаточно внушительно: он преспокойно дописал, застегнул ширинку и, издав в ответ на мой укор неприличный звук, ускакал на своем шикарном коне.