"Что означает эта ракета?! Это фашисты или, может, взрывают склады, чтобы оружие и боеприпасы не достались врагу? - подумал я в отчаянии. - Если склады взорвут, тогда конец... все вокруг будет уничтожено!" Я вспомнил, как в сентябре под Вязьмой взорвались артиллерийские склады - земля тряслась в радиусе десяти километров. Но если подходят фашисты, то должен быть бой, стрельба... Никаких зарниц и вспышек, как в Смоленской области, не видно, не было даже обычного налета фашистской авиации, не стреляли зенитки и не светили прожекторы... Люди на шоссе Энтузиастов уже мчались бегом, судя по гулу. Мне казалось в темноте, будто вся Москва побежала.
В отчаянии я подумал, что ракета была не иначе как сигналом к взрыву складов. Но теперь я не психовал, а стал трезво анализировать: почему же проклятая защелка заела? Подтянулся повыше к самым часам, где столб был потоньше и ремень так сильно не натягивался. На ощупь тихонечко нажал на защелку, и - о чудо! - она открылась! Но главное чудо произошло, едва я спустился со столба, - где-то рядом послышался крик: "Лева! Лева!" Без сомнения, это кричал папа! Я тоже стал кричать, и через минуту мы столкнулись нос к носу.
- Зайдем домой, надо поискать мои старые очки... Я не в состоянии идти, мне необходимо прилечь на несколько минут, - сказал папа.
Мы выбрались из потока бегущих, и я повел ослепшего и хромавшего папу домой. Сам я тоже еле плелся после многочасового висения на столбе. Мы вернулись домой ровно в двенадцать часов ночи. Так окончился исторический день 16 октября 1941 года, возможно, решивший судьбу человечества.
Каким же чудом папа оказался ночью под часами?
Оказывается, они с тетей каждые четверть часа звонили домой в надежде, что я туда вернусь, устав ждать папу. В восемь часов вечера тете неожиданно позвонил старый папин друг Кондрашов, работавший в военной газете "Красная звезда". Он позвонил на всякий случай, не надеясь кого-либо застать. "Войну проср...ли, обстановка такая, что надо живому или мертвому скорей уходить!" - сказал он папе. (В конце войны он пропал без вести на фронте.)
И папа с тетей пустились в путь в кромешной тьме. Тетя служила ему поводырем, хотя сама видела, как курица. Они пошли к Новым домам через Лефортово и Старообрядческую и, конечно, заблудились. Где-то в районе кладбища их ограбили пьяные хулиганы - у тети сняли наручные часы, отняли сумку с провизией, которую она наготовила нам в дорогу. У папы отобрали бумажник со всеми деньгами. Слава богу, что не прирезали...
Проплутав по каким-то трущобам, они наконец вышли на Авиамоторную улицу и присоединились к людям, направлявшимся на шоссе Энтузиастов, но тут ухитрились друг друга потерять. Тетя отстала и, побоявшись идти одна, зашла к своей сослуживице, проживавшей поблизости. А папа держался в толпе, ни зги не видя. Его довели до шоссе Энтузиастов прямо к мосту, у которого я висел на столбе, но нас разделил поток беженцев. Как раз в тот момент взвилась злополучная ракета, вызвавшая невероятную панику. Папу затянуло в поток и перенесло через мост. Он оказался по другую сторону железной дороги за клубом завода "Компрессор". Вернуться назад у него была только одна возможность: кружным путем через Дангауэровскую слободу. До сих пор для меня остается загадкой: как он смог вслепую добраться, всего два раза упав и не поломав ног и рук? Подойди он к часам на минуту позже, мы бы разминулись, и кто знает, как сложилась бы моя судьба?