И вот я увидел, что мой новый знакомый с удочками и мормышками отмахал два саженных шага, причем сделал и мне знак последовать за ним. Я не был художником и считал себя не вправе выйти из строя. Тогда Всеволод Иванович сказал старшине, указывая на меня:
- Мы с ним оба художники.
- Раз художник, чего стоишь? Оглох, что ли? - зарычал старшина. - Два шага вперед!
Видя мое замешательство, Всеволод Иванович сделал несколько шагов в мою сторону и, довольно бесцеремонно дотянувшись своей длинной рукой до моего плеча, вытолкнул меня из строя.
- Он со странностями, не обращайте внимания, - сказал Всеволод Иванович старшине.
Когда он меня дернул, шахматы в моем рюкзаке загремели.
- Что это там у тебя гремит? - удивился старшина.
- Фигуры... - объяснил я.
Старшина смерил меня удивленным взглядом.
- Фигура? А яйца у тебя тоже гремят?!
После этого мы присоединились к парикмахерам, сапожникам и истопникам под громкий хохот всего строя.
- Лева, вы ведете себя несолидно. Мы договорились, что будем держаться вместе, - укоризненно сказал Всеволод Иванович.
- А если узнают, что я не художник? В каком я окажусь положении? - спросил я.
- Вы действительно ребенок, Лева. Ответственность беру на себя я, пусть вас угрызения совести не терзают. Вы помните, как Остап Бендер работал на пароходе художником?
Я, конечно, помнил, как великий комбинатор с Воробьяниновым выдавали себя за живописцев и изобразили такой транспарант, что едва унесли ноги с парохода. Мне такая перспектива явно не улыбалась.
И тут раздалась команда:
- Придурки, выходи строиться!
Парикмахеры, сапожники, жестянщики, портные, повара встали на то место, где только что стоял строй, который куда-то увели.
- Художники, а вас это не касается? - крикнул старшина. - Эй ты, фигура с яйцами...
Всеволод Иванович, не закончив рассказа, мигом пристроился к парикмахерам и жестянщикам, а вслед за ним и я.
Тогда я и представить себе не мог, какую роковую роль в моей жизни сыграют милейший Всеволод Иванович Чекризов и "воинский чин", к которому он меня приобщил. Ведь именно благодаря незабвенному Всеволоду Ивановичу я избрал себе профессию и стал на скользкий путь художника советской книги.
Демобилизовавшись после войны и будучи принятым в Московский энергетический институт, я его разыскал через адресное бюро. Всеволод Иванович проживал на Метростроевской, рядом со станцией метро "Дворец Советов", и пришел в неописуемый восторг, когда я к нему явился в солдатской гимнастерке, увешанный семью медалями.
Узнав, однако, что я собираюсь стать физиком и уже зачислен на электрофизический факультет МЭИ, он в ужасе закричал: "Лева, вы губите свой талант! Вы должны поступать в художественный институт, это говорю вам я!" На его письменном столе стоял большой портрет Ильи Ильфа с собственноручной надписью писателя: "Моему любимому Севе: что посевешь, то и пожнешь".