Впоследствии я узнал, что, опростоволосившись на этой штабной игре, он чуть было не проиграл свою карьеру. Выручила партизанская смекалка. Последняя его схема вызвала дружный хохот всех присутствующих на разборе задания.
- Капитан Котин, вы что, больны? Или перебрали из своей фляжки, видно, часто прикладывались?! - кричал на него генерал. - Вместо того чтобы ударить по противнику, вы правым флангом бьете по соседу справа, а левым флангом - по собственным тылам и своему штабу. Как прикажете это понимать?!
Котин не растерялся.
- Виноват, товарищ генерал, перебрал самую малость. Болен, радикулит замучил.
Ему сошло, учли "штабную культуру", а мне ротный влепил три наряда вне очереди в караул за то, что отсутствовал на вечерней поверке...
И пошла у меня по прибытии на фронт полоса неудач.
Я был готов к великим подвигам, но отнюдь не к тому, что увидел, то есть серым, унылым, как станет ясно, будням, именно из-за этого я снова оказался в придурках, но на этот раз уже не в тылу, а на фронте.
х х х
Пусть простит меня читатель за небольшое отступление от сюжетной линии, но я снова хотел бы затронуть вопрос о месте и роли придурков в Советской Армии. По наивности в свою бытность клубным богомазом я полагал, что последние существуют только в тылу, а на фронте кантоваться не могут. Поэтому они и стараются всеми правдами и неправдами в запасных частях оказаться, и комиссии за ними охотятся именно для того, чтобы бросить их в бой.
В моем представлении, на фронте почти все поголовно должны были бы сражаться в бою, на передовой. Однако на своем немалом опыте я убедился, что придурков на фронте оказалось еще больше, чем в запасном полку, да и почетом они пользовались куда большим, чем тыловая бражка.
Читатель может положиться на мой опыт. На фронте мне пришлось спускаться и подниматься по многим ступеням "придурочной иерархии”. Достаточно перечислить мой послужной список, чтобы в этом убедиться.
Прежде чем стать ротным придурком в саперах, я побывал в придурках при обозе и при похоронно-трофейной команде. Затем я некоторое время был штабным придурком, поднялся до штаба корпуса и, возможно, пошел бы еще выше, если бы не обнаружилось, что у меня нет допуска к секретной работе. Я опять спустился до ротного уровня, был писарем в стрелковой роте. А в самом конце войны по воле судьбы я (к счастью, ненадолго) оказался придурком, исполняющим обязанности советского коменданта города Тржинца.
К этому я должен добавить, что иногда – хоть это и случалось не по моей воле – я по совместительству состоял в придурках при оперуполномоченном особого отдела, а также при комсомольском бюро.