Однако обеда не было. И терраса была пуста. Как, впрочем, и гостиная, и комната Лили, и моя, и Вулфа. Лишь с кухни доносился какой-то шум. Я поспешил туда и застал там Уэйда, который силился вскрыть консервным ножом банку моллюсков со свининой. Я полюбопытствовал, хватит ли ее содержимого на двоих, и Уэйд ответил, что нет, но в кладовой есть еще. Я сунулся в холодильник и разыскал в нем копченый окорок — вернее, его остатки.
— Они все скачут верхом? — спросил я, доставая из ящика нож.
Уэйд вывалил моллюсков на сковородку.
— Нет, приехала миссис Грив и сказала, что угостила бы Вулфа настоящей форелью, по-монтански приготовленной по собственному рецепту, будь у нее форель. Так что они собрали удочки, прихватили кое-какую еду и смотались на речку.
— Мистер Вулф тоже?
— Нет, только Лили, Диана и Мини. И миссис Грив естественно. Про Вулфа не знаю. Я был у себя в комнате, но около десяти слышал, что он возится на кухне и в кладовой. Так что он вряд ли умирает с голоду. Пиво или кофе?
Я, поблагодарив, отказался и сказал, что предпочитаю молоко.
Ели мы молча, поскольку мои мысли витали в стороне. Не мог же Вулф пешком протопать три мили до ранчо Фарнэма, чтобы сдержать свою угрозу о допросе Дюбуа? Не мог. Тогда где же он? Уорти сказал, что при нем телефон не звонил, но это ничего не значило, поскольку он был в своей комнате. Да и сам Уорти, признаться, немало меня беспокоил. Вот уже две недели я тычусь носом, как слепой котенок, и не могу напасть на след, а тут к тому же выясняется, что у Гилберта Хейта и впрямь железное алиби. И все это время я сижу за одним столом и веду светские беседы с человеком, располагавшим как средством, так и возможностью для того, чтобы прихлопнуть Броделла. Как бы я хотел заявить ему примерно следующее:
— Поскольку мы с вами оба гостим здесь, я считаю своим долгом предупредить вас, что по моей просьбе лучший сыщик Нью-Йорка Сол Пензер в настоящее время занимается вами. Если вы когда-либо контактировали с Филипом Броделлом, Сол неминуемо это откопает, так что вам лучше признаться сразу. Я собираюсь звонить ему между шестью и семью вечера сегодня и каждый день.
Мне пришлось совершить над собой волевое усилие, чтобы не произнести эту речь. Если бы это случилось и если бы и в самом деле рыльце у Уорти было в пушку, то скорее всего к шести часам его и след бы простыл. В таком случае оставалось бы только его поймать, что меня вполне устраивало. Но я собрал волю в кулак и отказался от этого плана. Как-никак платил мне Вулф, а «действовать, руководствуясь собственным опытом и интеллектом» мне вменялось в обязанность лишь тогда, когда возможности связаться с самим Вулфом не было. Вот почему за едой я не проронил ни слова.