— Ладно, — смилостивился я. — Тут ты молодец, ничего не скажешь!
— Государь, — понял, что гроза миновала Татаринов. — Раз уж такое дело, не вели мне больше в Керчи сиднем сидеть! Все, что там сделать можно было, я сработал, а теперь, ей богу, сил моих больше нет…
— И что же ты там такого накрутил?
— Ну как же, — принялся перечислять есаул, загибая для верности пальцы. — Перво-наперво, мы с казаками да твоими ратными прошлись по всем тамошним окрестностям и весь скот что нашли, привели в город.
— Вот как?
— Ни много ни мало, а почитай что два десятка тысяч овечек, да сотню бычков, да без малого три тысячи коней!
— Славно!
— Вторым делом, я приказал собрать всю, какую сыщется конскую сбрую, так что если будет на то твоя царская воля, полтыщи казаков можно будет на конь посадить!
— И это правильно.
— Ну, а раз правильно, дозволь и дальше тебе послужить саблей.
— И что же тебе поручить прикажешь?
— На все твоя царская воля, а только людишек на эти фелюги я сам набирал. Так уж помилосердствуй, дозволь над ними головою быть.
— Быть по сему, — кивнул я. — готовьтесь к походу, а вечером приходи во дворец на пир. Там и потолкуем, куда вас лучше направить. Ну и угостимся заодно на славу.
— Благодарствую за честь великую, государь. — Мишка в пояс поклонился и отступил на шаг.
— Значит так, — распорядился я, оборачиваясь к свите. — Всем экипажам — день отдыха. Федя, — Обратился я к радостно лыбящемуся при виде побратима Панину, — а тебе приказ другой. Пусть твои охотники перешерстят весь город! Только смотрите, без душегубства и прочих излишеств. Не злобите людей без нужды.
— А коли они запираться учнут и оружье прятать?
— Если сыщете, то воля ваша, можно и высечь для профилактики в воспитательных целях.
— Эй, хозяева, открывайте. Встречайте дорогих гостей! — постучал кулаком в наглухо закрытые ворота Ванька Кистень. Обернувшись к стоящему рядом Петьке — недавнему полонянику, приказал, — Ну, чего ждешь, толмачь!
Как только их полковник — Федор Панин, получил от царя приказ провести полный обыск городских кварталов за ради обнаружения припрятанных доспехов, огнеприпасов, оружия и укрываемых турецких вояк или ясырей, дело закрутилось без промедления. Сказано делать — умри, но исполни! Такому выучил своих подчиненных. Безжалостный и к чужим, и к своим, но и щедрый на награды и всегда заботящийся о бойцах допрежь самого себя.
«Разбойный приказ» занялся понятным для себя делом, в котором его разве что казаки могли обойти в ловкости. Разбившись на полудесятки охотники, прихватив знающих турецкий из числа освобожденных рабов для лучшего общения с кафинскими обитателями, разбрелись по городу и начали тотальный шмон.