Но была и третья часть души, которая шептала: это Лютовский пока не знает о твоей беременности, а когда узнает… Вообще неизвестно, что будет.
Успела переодеться и зайти в кабинет без опоздания. Алла поджидала меня, мечась от окна к двери и заламывая руки.
— Ну что? — кинулась она ко мне.
— Никогда не догадаешься, — угрюмо буркнула я.
— Предложил стать его любовницей?
— Боже, Алла! Откуда такие мысли? Конечно, нет. Он предложил кое-что еще более нереальное.
— Не томи!
— Просто невероятный взлет по карьерной лестнице он мне предложил…
И я скоренько пересказала подруге наш разговор с Эмилем.
— М-да, — только и смогла шокировано выдать Алла в конце, — если бы не знала на сто процентов, что он не в курсе твоего интересного положения, подумала бы, что таким способом Лютовский провоцирует тебя на прерывание беременности.
— Даже думать не смей в эту сторону!
— Я и не думала, ты что! Я бы сама тебе такое никогда не позволила, если бы ты вдруг решилась на подобный шаг! Но ты просто прикинь, сколько женщин выбрали бы карьеру в этом случае. — Я прикинула, и да, наверное, много. — Невероятное какое-то стечение обстоятельств.
— Вот-вот. Как будто судьба подарила мне шанс на материнство, но требует за него оплату испытаниями и принятием серьезных, даже судьбоносных решений.
— Жуть! Аж мороз по коже. И что будешь делать? Окажешься?
— Без понятия, Ал! В том-то и дело, что по-хорошему надо отказываться, потому что, если рассуждать здраво — я не потяну нагрузку. Но чем мне мотивировать отказ? Кто в здравом уме от такого откажется?
— Ты права. Никто. Придется рассказывать о беременности.
— Он дал мне время подумать до следующего четверга. Есть возможность собраться с мыслями и силами.
— Перед смертью не надышишься, Кать.
— Спасибо тебе, дорогая, за поддержку!
— Не за что. Зови Васильеву, и так уже прием на пять минут задержали.
Больше мы на посторонние разговоры не отвлекались. Но в эту смену мне было совсем не до работы. Все мысли крутились вокруг последних событий, но выход из ситуации не находился.
Эмиль
— Что-то Мягкова не выглядела счастливой, когда от тебя выходила, — Жанна явилась ко мне с непрошенной чашкой кофе в руках, используя ее как предлог просочиться в кабинет. И, поставив посудину передо мной, уселась на краешек стола. — Совсем уже народ обнаглел! Сколько ни дай, все мало.
Ее навязчивость начала понемногу раздражать. Я знал Жанну с детства, ее родители — друзья отца, они и на вилле у него частенько бывали. Но все же мы с Жанной не настолько близки, чтобы вести себя панибратски. Да я вообще видел ее последний раз лет шесть назад, когда она еще в школе училась.