Зима 1237 (Калинин) - страница 101

Другое дело, что выучившись письму, счету да чтению, мало кто из тех же воев интересуется чтением и может похвастаться, что прочитал за жизнь хотя бы одну книгу! Да и книг тут в привычном понимании нет — в основном тексты духовного содержание вроде Библии или жития святых. Все художественные, образные произведения народного творчества вроде былин или сказок запоминают на память, их рассказывают или сказители, или же просто родители своим деткам (хотя ведь наверняка также имеются свои исключения вроде «Слова о полку Игореве»)… Но возможно встретить и различные исторические труды-хроники, в основном переводы с греческого — и вот знакомством с подобной рукописью (в буквальном смысле!), что чисто теоретически могла оказаться в храмовой «библиотеке», я и объяснил свою разумность. И тем самым изумил благородных собеседников…

Всеволод Михайлович удивленно покачал головой:

— Это же надо, какой муж молодой, да уже ученый!

И вновь в разговор вступила княжна, коротко стрельнув в меня глазками с этаким ехидным прищуром, и одновременно с тем звонко воскликнув:

— Он и в ратном искусстве ловок да умел, батюшка. Одолел Еруслана в схватке!

Однако же теперь князь, изменившись в лице, отвернулся от меня, обратившись уже к Ростиславе:

— А я смотрю, тебе добрый молодец глянулся, а, дочка?

Девушки стремительно и неожиданно мило залилась краской, что не укрылось ни от меня, ни от отца. На что Всеволод Михайлович мгновенно посуровел и резко произнес:

— Ты эту дурь брось! Он простой ратник, а ты княжна! Найдем тебе в мужья ровню, а то удумала…

И тут бы мне промолчать, засунув язык себе в задницу! Но неожиданная реакция княжны на, казалось бы, детскую провокацию отца, реакция, твердо означающая то, что я действительно ей понравился, в одно мгновение погрузила меня в состояние «море по колено»! Стараясь сохранить голос спокойным, я все же с легким вызовом заметил:

— Но разве Господь не создал людей равными? И разве мы все — не потомки Адама и Евы?

Мой вроде бы и невинный вопрос заставил князя стремительно вспыхнуть, а Кречета подавиться медом. Выждав немного, отец Ростиславы сурово заметил:

— Ты, Егор, поосторожней с речами своими вольными, а то ведь и язык укоротить могут.

Ну, сказал «а», говори и «б». Вон, с каким неприкрытым восхищением на меня Ростислава смотрит!

— А чего мне бояться, княже? Наша с вами жизнь и так на одной чаше весов стоит. В следующие несколько седьмиц все решится — и коли поганых не остановим, так все одну участь и примем. А в посмертии нет князя или смерда, для Бога ведь все равны…