оказалось достаточно посидеть напротив, подперев щеку рукой и с довольной, нежной и одновременно с тем немного грустной улыбкой наблюдать, как быстро и с удовольствием я поглощаю завтрак — обжигаясь, дуя на варево и даже иногда чавкая! Это было и смешно, и мило, и немного неловко… Причем какой-то частью себя я действительно стал воспринимать совершенно незнакомую мне женщину своей
мамой. Видать не вся личность Егора покинула его тело…
Вот сборы, правда, проходили уже в тягостном молчании — и улыбка на лице Велены таяла с каждым мгновением, пока я облачался в броню (перед Коловратом стоило появиться при полном параде!), пока седлал Буяна, пока собирал переметные сумки да цеплял к седлу бурдюк со свежей колодезной водой… Впрочем, торбу с овсом для коня я чуть позже отдал Захару — у нас с ним одна заводная лошадь на двоих, и он увел ее на ночь к себе. Итак вес поклажи вышел весьма внушительным!
А тогда, уже перед самым расставанием, мама принесла мне снедь в дорогу: пшенную крупу, вяленое мясо и несколько рыбин в отдельном холщовом мешке, увесистый шмат копченого сала, два добрых каравая хлеба, печеные яйца и репу, а также несколько луковиц. Я был сильно тронут ее заботой — хотя вроде бы все само собой разумеющееся, сын же… Коим я себя все-таки не ощущал. И уж совсем неловко стало, когда я, принимая из теплых, натруженных рук Велены провизию на ближайшие несколько дней, разглядел в глазах женщины готовые побежать уже бурным потоком слезы, едва удерживаемые видать, последним волевым усилием… Это было так… так горько и одновременно столь мило и по-доброму сердечно, что я уже без всякого внутреннего сопротивления обнял ее и вполне искренне произнес:
— Не кручинься, мама, я вернусь! Обязательно вернусь. Вот только татар прогоним… И ты помолись за меня, мама, обязательно помолись!
— Конечно, сыночка, конечно помолюсь!!!
Не удержавшись, женщина чуть всплакнула на моем плече — а я же с некоторым удивлением задумался о том, почему попросил помолиться за себя… В своем прошлом я не то, чтобы был воинствующим атеистом, вовсе нет — к Богу и церкви я относился в целом положительно. Верил — как-то отдаленно и отстраненно, но все же верил, что вначале всего был Создатель, и что по завершению жизненного пути нас всех что-то ждет… Например, встреча с Ним, да сравнение совершенного нами добра и зла на «страшном суде». И даже, бывало, сам заходил в храм свечку поставить — особенно во время сессии там, ну или уж каких крупных жизненных неурядиц. Но так, вот чтобы регулярно молиться или поститься, или целиком службы выстаивать… Такого никогда и не было.