Нэпэйшни вздохнул. Он уже давно понял (десять лет брака, как-никак!), что есть вещи, которые бесполезно объяснять белым людям. Они этого никогда не поймут. А, если и поймут, то не примут однозначно. И он решил говорить о другом. Подошёл к жене, обнял и заглянул в голубую воду её глаз:
– Любимая, тебе нельзя появляться в моём племени, ты ведь это понимаешь?
– Понимаю! – упрямо глядя в встревоженные зелёные глаза мужа, ответила Анпэйту, – А ты помнишь, что обещал мне? Что мы всегда будем вместе – и в горе, и в радости?
Ещё бы Нэпэйшни не помнил! Этот единственный в их жизни скандал он не забудет никогда! Они с сэром Хауеллом Пенном уезжали всё дальше от Филадельфии, где оставались их семьи. И времени каждая их поездка занимала всё больше. Помимо увеличивающегося расстояния, преодолении несговорчивости английских колонистов и подозрительности индейских вождей, появилось много вопросов в организации резерваций для индейских племён, их охраны и так далее. И, если первая поездка заняла три летних месяца, то через три года Нэпэйшни отсутствовал дома дольше, чем присутствовал. Анпэйту взбунтовалась. Нэпэйшни искренне не понимал – почему?
Любая жена индейца больше ждёт мужа, чем видит его: охота и сражения – вот основные занятия мужчины. Но, видимо, терпение в данном вопросе не является достоинством белых женщин. И что, уж, совсем не мог уразуметь Нэпэйшни, так это обвинения жены в возможной измене! О какой измене может идти речь? Если мужчина любит, то он видит только любимую! А, если он видит другую женщину, то он уже не любит, но тогда, значит, и не изменяет! Донести эту простую истину до разума любимой жены Нэпэйшни так и не смог, впервые столкнувшись с несовместимостью двух миров – её и его.
Они, конечно, помирились, в конце концов, и в следующую поездку уже отправились всей семьёй: он, Анпэйту и их пятилетний сын Лони-Макей (они дали мальчику два имени: индейское от отца – «дождь, проливающийся на крышу» и английское от матери – «подарок бога». Их первенец, их сын, ведь, действительно, был подарком бога или духов, кто во что верит, посланным им вместе с дождём, укрывшим их от чужих глаз и весело барабанившим всю ночь по крыше в честь новорожденного). Последним аргументом, против которого Нэпэйшни не нашёл чем возразить, было то, что после того, как Анпэйту пересекла с ним пешком полстраны, разве могут её испугать какие-то несчастные несколько миль на лошади?
В поездке на следующий год к ним присоединились док и Етта. Формально поводом послужила вторая беременность Анпэйту. Отчасти это было правдой, но на самом деле, оба так привязались, так полюбили Нэпэйшни и Дори, как родных детей, не говоря уже о внуке, что панически испугались остаться в одиночестве. А дела, что ж! У Етты дел всегда было по горло в любом месте, где она жила, и в любое время, поскольку она сама же их себе и придумывала. А, уж, профессия доктора, тем более, необходима в любое время и в любом месте. В Филадельфии врачебное дело было отлажено, значит, пришла пора раздвигать горизонты.