Ким не сдержался и буквально выплюнул ответ:
– Да!
– В таком случае с вас пять рублей, господин Отцевич.
– Когда обед?
– Как я и…
– Когда собираются чертовы люди?! – прорычал Ким, выкладывая купюры на стойку.
– Сейчас самое время. Прошу в обеденный зал, господин Отцевич.
Ким вполголоса разразился проклятиями и зашагал к обеденному залу. Оттуда доносились разговоры и перестук столовых приборов, а еще вкусно пахло чем-то кисло-пряным.
Однако дьявольская иллюзия развеялась, стоило Киму нырнуть под синюю занавеску, отделявшую зал от вестибюля. Помещение пустовало. Накрыт был лишь один столик. Сами шумы необъяснимым образом сместились в вестибюль. Народ расходился: скрипели парадные двери, кто-то поднимался по лестнице, обсуждая неудачный морковный салат.
Кима объял первобытный ужас. Холодный пот в одно мгновение покрыл всё тело. Детектив словно очутился в ожившем ночном кошмаре. Он знал, что если выглянет в вестибюль, то никого не увидит. Более того, так он окончательно уверится в том, что попал в гостиницу, битком забитую циничными привидениями.
Поэтому Ким нетвердыми шагами направился к своему месту. Сел. Рядом неестественно быстро возникла Фюрстенберг. Она подкатила тележку с обедом и первым делом поставила перед детективом графинчик водки. Затем сняла крышку с супника, и глубокую тарелку заполнили царские щи.
– Я так понимаю, вы отказались с кем-либо беседовать, господин Отцевич?
– Милые люди, но очень занятые, – просипел Ким. С оторопью осознал, что всеми силами готов поддерживать обман, лишь бы не сойти с ума. – Посоветовали дойти пешком до машины.
– Мудрый совет.
Встретив глазами второе блюдо, пшенную кашу с индейкой, Ким выпил. Еда и выпивка точно были настоящими. Достав револьвер, детектив свесил руку с ним между ног, готовый пальнуть при необходимости – хоть в крыс, хоть в Фюрстенберг, хоть себе в толстую ляжку.
Небо затянула хмарь, и зал затопил дымчатый свет, и без того добавляя тоски сверх меры. Фюрстенберг удалилась, и Ким в полнейшей тишине пообедал. Когда ложка или вилка чересчур громко ударяли по тарелке, он вздрагивал. Водка прочистила его мысли, и теперь он точно знал, что должен сделать.
Оставив после себя пустые тарелки с испачканными салфетками и наполовину пустой графин, Ким вышел в вестибюль, держа руку с револьвером в кармане плаща. Администраторша с сатанинским безразличием заполняла очередные формуляры скрипучим карандашом.
– Я, пожалуй, прогуляюсь, госпожа Фюрстенберг.
– Не промочите ноги, господин Отцевич.
Ким скривился, будто у него разболелся зуб, и отправился наружу. В лицо ударил серенький сентябрь, наполненный черными листьями и дымкой над болотистой местностью. Живот уродливой декоративной собаки по-прежнему пучило чем-то огромным.