Он вздохнул и, скрипя гравием, двинулся за угол. Позади здания обнаружился розарий, как и говорила Фюрстенберг. Только розы в нём росли отвратительно черные, невозможного цвета сгоревшей бумаги. Под тусклыми лучами солнца они напоминали чудовищную бумагопластику. А еще пахло свежей землей.
Сделав несколько шагов, Ким ощутил, как ноги наливаются покалывающим свинцом.
В центре розария зияла вырытая могила.
Никакого иного определения при виде ямы длиной в человеческий рост и глубиной в два метра у Кима не возникло. Могила. Самая настоящая. Он подошел чуть ближе и вздрогнул, обнаружив нечто анекдотичное.
На холмике свежей земли лежали десять миниатюрных лопат.
Не более пары сантиметров каждая. Черные кривые рукоятки, сверкающие полотна.
– Какого чёрта? – пробормотал Ким.
Промелькнула мысль, что именно этими крошками и была вырыта могила. Он подобрал одну из них и попытался вскопать ладонь другой руки. И сейчас же пожалел об этом. Блестящее полотно без труда вошло под мозоль и приподняло ее. Выступила кровь. Маленький инструмент был острее бритвы.
– Дрянь небесная! – воскликнул детектив.
Лопатка полетела в могилу. Ворча от боли и досады, Ким пинком скинул в земляной зев остальные инструменты. Приник губами к порезу, ощутил, как язык поддел не до конца срезанный лоскут кожи. Детектива едва не вырвало, и он оставил руку в покое. Похоже, прогулок на сегодня достаточно.
Едва он, мрачнее тучи, ступил в вестибюль гостиницы, как раздался голос Фюрстенберг.
– Вас никто не искал, господин Отцевич…
Киму показалось, что фраза была намеренно оборвана, потому что полностью звучала примерно так: «Вас никто не искал, господин Отцевич, и вряд ли будут». Он выжидательно замер перед стойкой. В нём кипело негодование, но он не знал, как его выплеснуть. В конце концов, он сам подошел к яме и сам поранился. А еще он сглупил, когда сорвал злость на тех странных лопатках.
Зеленоватые глаза Фюрстенберг опять утвердились в центрах линз.
– Вы поранились, господин Отцевич.
– Откуда вы знаете? – с шумом выдохнул Ким.
– У вас рот в крови.
Выудив смятый носовой платок из кармана плаща, Ким отер губы, особо не заботясь, стали они чище или нет. На смену платку пришел бумажник. На стойку легли оранжевые купюры.
– Я задержусь еще на сутки. Что-то мне подсказывает, что курьер опоздает.
Купюры незамедлительно сграбастала морщинистая рука.
– Ваш обед готов, господин Отцевич. Подадим, как только вы проголодаетесь.
– Вы же не знали, останусь я или нет.
– Мы готовим на всех.
– Ну да, верно. Простите.
Оставив непробиваемую Фюрстенберг в покое, Ким поднялся на второй этаж. На сей раз решил не подслушивать. В ванной промыл рану, после чего заклеил ее пластырем. Несмотря на прогулки и нескончаемые подъемы по лестнице, аппетит у Кима так и не разыгрался. Желая компенсировать ночной недосып, он завалился спать и проспал до самого вечера, пока не пришла пора идти на ужин.