В Питер въехал за пару часов до условного рассвета. Но это тысячей километров южнее солнце только готовилось показаться из-за горизонта и разогнать ночную мглу, в окрестностях же Петербурга разгонять было нечего, там властвовали белые ночи. С удивлением крутя головой, словно турист из далекой африканской страны, я безуспешно пытался увиденное соотнести с ощущениями. Глядя на часы и пустые спящие улицы, сознание хоть и со скрипом, но признавало фактическую ночь за окном, а вот неразумное подсознание сопротивлялось. За городом этот диссонанс не так ощущался, а вот полупустые проспекты и отсутствие трафика на дорогах с редкими, в основном служебными, автомобилями вызывали оторопь и невольную ассоциацию с каким-нибудь карантином или военным положением. Я и не подозревал, что настолько отвык от странностей родного города. Особых сантиментов я не испытывал, но и чувствовать себя непрошенным гостем не хотелось.
Немного поплутав по изменившимся до неузнаваемости улицам и с удивлением читая знакомые дорожные указатели с незнакомыми свечками жилых высоток и кварталами торговых центров, я только лишь под утро добрался до бывшего научного городка. С Питером мне пришлось распрощаться в начале далеких девяностых прошлого столетия, и он мне запомнился депрессивно умирающим, как и вся страна в те лихие времена. Увидев ровные дороги и красивые новые дома рядом с отреставрированными старыми, я невольно испытал гордость за малую родину. Но все стало на свои места, когда моя «скорая», по окраинам проскочив город, снова оказалась в пригороде, где по-прежнему царили те самые девяностые с разбитыми дорогами и запустением. Некогда здесь жизнь била ключом, на осушенных болотах ухоженными поселками раскинулись профессорские дачи, за ними под надежной защитой вековых сосен и елей укрылись многочисленные биостанции, и совсем вдалеке от ненужных глаз, за неприступными кирпичными стенами с опушкой из колючей проволоки, расположились секретные лаборатории. И если на бывших профессорских дачах жизнь все еще не угасала, а кое-где даже демонстрировала явный прогресс в виде крепких особняков и даже дворцов, то на месте биостанций царил регресс. Запущенная и местами проросшая молодыми деревьями дорога уныло тянулась мимо брошенных корпусов с выбитыми окнами и прохудившимися шиферными крышами. Пару раз встречались аборигены, больше похожие на бездомных, да небольшие стаи бродячих псов; и те, и другие словно по команде останавливались и провожали мою машину свирепыми голодными взглядами, вынуждая прибавлять скорость.