Я не делал ставок. У меня не было зарплаты, и поэтому я не получал компенсации за огорчение от таких сведений. Я больше не страдал оттого, что потерял веру.
Жалко было смотреть на знакомого жокея, который придерживал фаворита, которого я любил и знал, что он может выиграть. Я чуть не плакал, я чувствовал, как у меня наворачиваются слёзы, когда случались такие вещи.
"Копчёный" сочувствовал мне, и всё же однажды он сообщил мне, что ему придётся сдерживать коня, на котором нужно будет скакать. Это был мерин, о котором негр так много мне рассказывал, и мы оба восхищались им. Это был верный выигрыш, этот конь, молодой, но подающий надежды. И все в конюшне знали об этом, они знали, что "копчёный" может выжать из него максимум. "Копчёный" улыбался, когда сказал мне, что конюшня запродала его лошадь. Мне было жалко коня и стыдно за "копчёного". Я отвернулся, и тогда услышал, как "копчёный" сказал: "Ну во всяком случае, я вложил кучу денег в эти скачки, всё, что у меня было, всё, что мне удалось выпросить, занять или украсть".
Cо своего столба под проволокой я наблюдал за этим заездом и, будучи "в курсе", видел, как "копчёный" придерживал лошадь. Он был вынужден. Эта лошадь привыкла побеждать и ей хотелось снова выиграть. Между лошадью и жокеем завязалась борьба. Я опасался, что остальные, возможно судьи, заметят, что делает "копчёный". Он плохо начал, но лошадь наверстала это по внешней стороне первой прямой, затем он повёл и так держал, не торопясь, вдоль дальней прямой. Ссора началась на дальнем повороте. Голова лошади дважды взметнулась, как бы затем, чтобы перехватить удила, но "копчёный" придержал её, и в начале последней прямой он уже ехал в куче. Там конь вдруг освободился на некоторое время и поплыл вперёд, легко и свободно, догоняя лидеров, только "копчёный" прижимал его к бровке, и он не мог прорваться вперёд. А когда он выдвинулся на последний рывок, уже было слишком поздно. "Копчёный" крепко держал его, он не мог догнать их и под проволокой оказался третьим. Намеченная к победе лошадь была первой.
После этого заезда мне не хотелось уж идти и смотреть на лошадей. Я тихо сидел и смотрел, как наш любимец возвращается сердито грызя удила и, как мне показалось, сбитый с толку, к судейской ложе. Когда "копчёный" поднял свой кнут перед судьями и получил разрешение спешиться, чтобы пройти взвешивание, и спрыгнул с коня, представьте себе, конь повернул голову и посмотрел на него. Он глянул только раз, но я заметил, что "копчёный" не откликнулся на взгляд, он повернулся и, схватив седло, побежал взвешиваться. Ему было стыдно перед лошадью. А лошади, я уверен, было стыдно перед зрителями. Она пошла домой понурив голову, грызя удила, и когда конюхи начали чистить её, она стала лягаться.