Пошел к себе в каморку, увязал в шерстяную куртку кое-какие пожитки. Горячо помолился, чтобы все удалось по задуманному, и склонился около свечи над прощальным рисунком. Грамоты в их семье не знали, а перед матушкой ему надо повиниться. Любовно нарисовал ее, как только что видел в кухне – в чепце, в фартуке, с засученными рукавами. И себя на коленях перед ней, с низко опущенной, покаянной головой. А наверху, как бы парящую вдали и зовущую его, крохотную Мариэллу. Чуть подумал и несколькими черточками добавил позади матушки отца – пусть поважничает.
Но куда лучше положить рисунок? Надо так исхитриться, в таком месте оставить, где его наверняка вскоре заметят. Чтобы у матушки сердце не разорвалось, когда наутро хватятся – а его нигде нет. Но и не совсем рано, а то сразу кинутся искать. Габриэль приотворил дверь и послушал, прильнув к дверной щелке – кажется, все спят. Тихонько прокрался в кухню. Может, подсунуть под ларь с мукой? Нет, матушка тут же увидит – мука для лепешек нужна. Глиняные миски, кувшин с маслом, перевернутые горшки… Под один из горшков? Но неизвестно, когда он понадобится, вдруг через неделю? Положу-ка лучше в корзинку с чесноком, что стоит в чулане – к обеду матушка непременно в нее заглянет. Но их повозка к тому времени будет уже далеко. Габриэль, не раздеваясь, прилег, но мог сомкнуть глаз. Почти до света метался, как в лихорадке… А когда чуть забрезжило, крадучись и стараясь не стукнуть засовом, отпер дверь и вышел. Никого не встретив, благополучно добрался со своим узелком до постоялого двора. Присел около знакомой повозки и стал ждать… Внутри было тихо, все еще спали. Скорей, скорей бы первый луч! Наконец взошло солнце, и они тронулись в путь…
Вот уже год, как Габриэль колесил по свету с циркачами. Больше всего он старался не доставлять им лишних забот и какого-нибудь ущерба. В первое время даже ел, как можно меньше. Но Фокусник это заметил и отчитал: "Не вздумай голодать! Что проку, если ты зачахнешь?" А прок от Габриэля был заметный, он своими рисунками зарабатывал деньги наравне с выступавшими на ковре. В пути, как и остерегал Фокусник, всякие непредвиденности случались. В одном городе властвовал очень строгий епископ, и им велели убираться подобру-поздорову. Было и такое, что пришлось уносить ноги от грабителей. На счастье, в повозке всегда припрятано два пистолета. Один надежный, проверенный, а второй так – пугач огородный, но вида внушительного. И лихие люди их не тронули.
А в общем, жили весело и скучать было некогда. Фокусник ничего Габриэлю не указывал, как расписывать повозку, а сказал – делай по своей мысли. В ближайшем городе он удачно сторговался с церковными мастерами. Габриэль на страх и риск выбрал краски и все, что требовалось. С наслаждением растирал их в пальцах, вдыхал полузабытый волшебный запах… Страх как волновался, начиная свою работу. Но после вошел во вкус – не остановишь. И он не оплошал – повозка удалась на славу! Мариэлла невесомо порхала по канату с ангельской улыбкой. И остальные трюкачи, и даже собачки вышли, как живые. Фокусник был очень доволен, и вообще всем Габриэль пришелся по сердцу. Розали по-сестрински опекала его, а двое кудрявых всячески помогали, когда он рисовал. Одного из них звали Бланше, другого – Нико. Они все время подтрунивали друг над другом и задирались, как щенята, но часу не могли пробыть врозь. А Мариэллу все называли по-домашнему просто Мари, и Габриэлю тоже разрешили. И до того было трогательно произносить ее имя!