. Увидав своего учителя, ученики сильно сбавили скорость, подстраиваясь под темп своего преподавателя… В живом говоре беседы и веселом смехе был пройден один километр – ровно столько, сколько было до дома Бориса Алексеевича. Некоторые ребята жили ближе к школе, однако во время таких прогулок они забывали про то, что им надо было свернуть на сто, двести или триста метров раньше.
Радостно улыбнувшись, учитель попрощался со своими учениками и, открыв деревянную крепкую калитку, вошел во двор своего дома. Рука тут же потянулась к носовому платку, лежащему во внутреннем кармане пиджака и, вытащив его, быстро вытерла страшно вспотевший лоб, с которого соленые капли воды стекали уже по проторенным дорожкам… Ровно по тем же темненьким, влажненьким дорожкам, которые так легко образует кровь, текущая рваными, непонятными ручейками из тех мест, где снова разошлись крепкие медицинские швы.
Врачи всегда поражались этому человеку… Он выжил… Выжил!? До сих пор хирург, оперировавший этого робкого студента, случайно выяснившего о своем диагнозе, не понимал, как этому пареньку удалось продолжить жить. Мало того, что безумная операция, на которую согласился пациент и которая гласила жизнь лишь в пятнадцати случаях из ста, прошла успешна и предельно успешно… Так еще и лечение в десятках клиниках до и после этой семичасовой войны с темной заразой внутри юного тела, продолжалось несколько долгих лет…
Борю выписали из больницы в состоянии почти не передвигающегося скелета, который мог хотя бы относительно управлять только той частью своего тела, которая находилась выше поясницы.
За долгие дни и месяцы беспробудного лежания Борис Алексеевич прочитал почти всю русскую, французскую и английскую классику, написал порядка девяноста рассказов, а также четыре повести и один небольшой роман… Все то время, которое не было занято страшным больничным сном или беспамятством, он читал, писал или говорил.
Выйдя же из больницы, вдохнув в грудь не этот кисло-лекарственный, пропитанный смертью и болью воздух, а какой-то другой свободный и вольный… Нет… Это был даже не воздух, это был ветер, залетевший в легкие на своих белоснежных крыльях… В этот момент Борис Алексеевич смог сказать лишь одно слово – жить – после чего слезы живительной влагой вымыли из него остатки страха и рака, засевшие где-то в далеких недрах души и тела.
Он расплатился с долгами, взятыми его родными во время лечения, благодаря гонорарам за свои произведения, договорился с ректором института, в котором учился до этого на преподавателя литературы и русского языка и, сдав предварительные экзамены, смог поступить на третий курс, с которого его забрали на долгие годы в белые стены.