Когда мы, наконец, добрались до дома, я мысленно умолял Ричарда не отпускать меня, хоть на несколько секунд еще продлить эти мнимые объятия. До одури хотелось, чтоб он разделил со мной это безумие, ощутил хотя бы ма́лую часть той неги, которая окутывала меня. Однако он не просто отпустил, он практически кинул меня на кровать, а сам опустившись передо мной на колени принялся осматривать мою лодыжку. Делал он это чрезвычайно грубо и в какой-то момент дёрнул так больно, что я с шипением втянул сквозь зубы воздух, а после выдохнул с пронзительным стоном.
Пальцы моего "доктора" при этих звуках сжались в кулаки, волосы на руках от запястья до локтя ощетинились под натиском мурашек, и он вдруг уткнулся лбом в моё колено. На несколько секунд замер, видимо прислушиваясь к своим ощущениям, затем качнул головой будто с чем-то был не согласен и встал. Не глядя на меня, сходил за эластичным бинтом, снова опустился рядом с кроватью и молча принялся заматывать мою больную ступню.
Мне же настолько понравилась его реакция на мой стон, что я нарочито застонал ещё раз. Шерсть на руках снова вздыбилась, а кадык на его шее нервно дёрнулся. Он опять замер на секунду, однако снова взял себя в руки и сердито пробасил:
– Ну, чего расстонался, как девка. Всё уже. До свадьбы заживёт.
Он наспех домотал бинт, резко встал и вышел, захлопнув за собой дверь.
Я же, улыбаясь во все тридцать два, откинулся на спину. Потом, закусив нижнюю губу, слегка стянул шорты, высвобождая, наконец, зажатую в неестественном положении возбужденную плоть и, как подросток, орудуя рукой, позволил себе выплеснуть напряжение на собственный пупок.
Ну, и как я должен был все это воспринимать? Что означало такое его поведение?
"О, мой дикарь. Сжалься надо мной. Не мучай. Скажи уже или да, или нет. Потому что сам я скорее сойду с ума, чем смогу разгадать, чего ты на самом деле ждешь от меня".
Об этом я мысленно молил его каждое утро и каждый вечер. Каждый раз, когда он был рядом. Такой близкий и такой недоступный. И однажды кто-то свыше услышал эту мольбу.
В то утро мы, как обычно, совершили пробежку, после которой Ричард принялся за отжимания. Я пребывал в довольно шкодливом настроении, и потому с вызовом заявил:
– Так любой дурак сможет. А вот так слабо?
Я перешагнул через него одной ногой, уперся руками в его лопатки и навалился всем своим весом, создавая дополнительную нагрузку. Он сначала вроде бы принял вызов и продолжил отжимания, лишь слегка замедлив темп при подъеме, а потом вдруг остановился.
Я понял, что что-то не так, перестал давить, но руки убрал не сразу. Как уже привык это делать, как бы случайно проскользил ладонями по его спине от лопаток почти до поясницы, растирая капли пота по его коже и с удовольствием наблюдая, как начинают топорщиться волосы на его руках, а бока ощетиниваются мурашками. Когда он, наконец, поднялся, я скользнув взглядом по его паху, понял в чём дело.